НА ГОЛОВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА Gatchina3000.Ru / HOME


Брокгауз-Ефрон и Большая Советская Энциклопедия
Брокгауз-Ефрон и Большая Советская Энциклопедия
объединённый словник


Сайт тысячи и одной ночи
Сайт
ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ

перевод с арабского М. А. Салье





 
   
1001 ночь. Книга тысячи и одной ночи. Арабские сказки
 
 


1001 ночь. Арабские сказки

Книга тысячи и одной ночи


Оглавление

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице

примечания в квадратных скобках [   ]


  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 863-867
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 868-873
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 874-879
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 880-884
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 885-890
  • Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице, ночи 891-894

     

     

    Тысяча и одна ночь. Сказки  
       Ночь, дополняющая до восьмисот восьмидесяти
    
       Когда же настала ночь, дополняющая  до  восьмисот  восьмидесяти,  она
    сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда поплыл корабль ве-
    зиря даря Афранджи, на котором была Мариам-кушачница, девушка смотрела в
    сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, и тогда Мариам запла-
    кала, и зарыдала, и пролила слезы, и произнесла такие стихи:
       "О милых жилище, возвратишься ли снова к нам?
       Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит.
       Увозят нас корабли разлуки, спешат они,
       И глаз мой изранен - его стерли потоки слез
       В разлуке с любимым, что пределом желаний был
       И мой исцелял недуг и горести прогонял.
       Господь мой, преемником моим для него ты будь -
       Порученное тебе вовеки не пропадет".
       И Мариам всякий раз, как вспоминала Нур-ад-дина, все время  рыдала  и
    плакала, и подошли к ней патриции и стали ее уговаривать, но она не при-
    нимала их слов, и отвлекал ее призыв любви и страсти. И  она  заплакала,
    застонала и зажаловалась и произнесла такие стихи:
       "Язык моей страсти, знай, в душе говорит с тобой -
       Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю.
       И печень моя углями страсти расплавлена,
       А сердце трепещет и разлукой изранено.
       Доколе скрывать мне страсть, которой расплавлен я?
       Болят мои веки, и струятся потоки слез".
       И Мариам все время была в таком состоянии, и не утверждался в ней по-
    кой, и не слушалась ее стойкость в течение всего путешествия, и вот  то,
    что было у нее с кривым и хромым везирем.
       Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына  купца  Тадж-ад-дина,
    то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него
    тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. И  он
    пошел в комнату, в которой жил с Мариам, и увидел ее, перед лицом своим,
    черной и мрачной, и увидел он станок, на котором Мариам ткала зуннары, и
    одежды, что были у нее на теле, и прижал их к груди, и заплакал, и поли-
    лись из-под его век слезы, и он произнес такие стихи:
       "Узнать ли, вернется ль близость после разлуки вновь
       И после печали и оглядок в их сторону?
       Далеко минувшее, оно не вернется вновь!
       Узнать бы, достанется ль мне близость с любимою.
       Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,
       И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.
       Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так
       Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!
       Поистине, я мертвец, когда далеко они.
       Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?
       О горе, когда печаль полезна моя другим!
       Растаял я от тоски и горя великого.
       Пропало то время, когда близок я с нею был.
       Узнать бы, исполнит ли желанье мое судьба?
       О сердце, горюй сильней, о глаз мой, пролей поток
       Ты слез, и не оставляй слезы ты в глазах моих.
       Далеко любимые, и стойкость утрачена,
       И мало помощников, беда велика моя!
       И господа я миров прошу, чтоб послал он мне
       Опять возвращенье милой с близостью прежнею".
       И Нур-ад-дин заплакал сильным плачем, больше которого нет, и  посмот-
    рел он на уголки комнаты и произнес такие стихи:
       "Я таю с тоски, увидя следы любимых
       На родине их, потоками лью я слезы,
       Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
       Чтоб мне даровал когда-нибудь он свиданье".
       И потом Нур-ад-дин в тот же час и минуту поднялся, запер ворота  дома
    и бегом побежал к морю и стал смотреть, где находится  корабль,  который
    увез Мариам. И он начал плакать и испускать вздохи и произнес такие сти-
    хи:
       "Привет вам! Без вас теперь не в силах я обойтись,
       И где бы ни были - вблизи или далеко,
       Влечет меня к вам, друзья, всегда, каждый час и миг,
       И так же я к вам стремлюсь, как жаждущие к воде.
       Всегда подле вас мой слух и сердце мое и взор,
       И мысль о вас сладостнее меда мне кажется.
       О горе, когда ушел от стана ваш караван,
       И с вами ушел корабль от мест, куда я стремлюсь!"
       И Нур-ад-дин зарыдал, заплакал, застонал, взволновался и засетовал  и
    вскрикнул: "О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или
    в сплетениях грез?" А когда усилилась его печаль, он произнес такие сти-
    хи:
       "Увидит ли после дали этой опять вас глаз,
       Услышу ли из жилища близкого голос ваш?
       Сведет ли нас вновь тот дом, который привык уж к нам,
       Желанное получу ль, получите ль вы его?
       Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,
       И где остановитесь, заройте их подле вас.
       Имей я два сердца, я бы жил лишь с одним из них,
       А сердце, что любит вас так страстно, оставил бы.
       И если б спросили: "От Аллаха чего б желал?"
       Сказал бы: "Прощенья ар-Рахмана и вашего"
       И когда Нур-ад-дин был в таком состоянии, и плакал, и говорил: "О Ма-
    риам, о Мариам!", - вдруг какой-то старик вышел из лодки,  и  подошел  к
    нему, и увидел, что он плачет, и произнес такое двустишие:
       "О Марьям красавица, вернись - ведь глаза мои,
       Как облако дождевое, влагу струят свою.
       Спроси ты хулителей моих прежде всех людей,
       Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков"
       И старик сказал ему: "О дитя мое, ты, кажется, плачешь о  невольнице,
    которая уехала вчера с франком?" И когда Нур-ад-дин услышал старика,  он
    упал без сознания и пролежал час времени, а потом он очнулся и  заплакал
    сильным плачем, больше которого нет, и произнес такие стихи:
       "Надеяться ль после дали вновь на сближенье с ней,
       И дружбы услада возвратится ли полностью?
       Поистине, в моем сердце страсть и волненье,
       И толки доносчиков тревожат и речи их.
       Весь день пребываю я смущенным, растерянным,
       А ночью надеюсь я, что призрак ее придет.
       Аллахом клянусь, ко мне любви не забуду я!
       И как же, когда душе наскучили сплетники?
       Нежна она членами и впалы бока ее,
       И глаз ее в мое сердце стрелы метнул свои.
       Напомнит нам ивы ветвь в саду ее тонкий стан,
       А прелесть красы ее свет солнца смутит совсем.
       Когда б не боязнь Аллаха (слава славна его!),
       Сказал бы я столь прекрасной: "Слава славна ее!"
       И когда старик посмотрел на  Нур-ад-дина  и  увидал  его  красоту,  и
    стройность, и соразмерность, и ясность его языка, и тонкость его, и раз-
    нообразие, его сердце опечалилось о юноше, и он сжалился, увидя его сос-
    тояние. А этот старик был капитаном корабля, шедшего  в  город  той  не-
    вольницы, и было на его корабле сто купцов из придворных мусульман. И он
    сказал Нур-ад-дину: "Терпи и будет одно лишь благо, и если захочет Аллах
    - величие ему и слава! - я доставлю тебя к ней..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот восемьдесят первая ночь
    
       Когда же настала восемьсот  восемьдесят  первая  ночь,  она  сказала:
    "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик капитан сказал  Нур-ад-ди-
    ну: "Я доставлю тебя к  ней,  если  захочет  Аллах  великий".  -  "Когда
    отъезд?" - спросил Нур-ад-дин. И капитан ответил: "Нам осталось еще  три
    дня, и мы поедем во благе и безопасности". И Нур-ад-дин,  услышав  слова
    капитана, обрадовался сильной радостью и поблагодарил его за его милость
    и благодеяние, а потом он вспомнил дни близости и единения со своей  не-
    вольницей, не имеющей подобия, и заплакал сильным плачем и произнес  та-
    кие стихи:
       "О, сблизит ли милосердый с вами меня опять,
       Достигну ль своей я цели, о господа, иль нет?
       Подарит ли мне судьба от вас посещение,
       Чтоб веки над вами я закрыть мог из скупости?
       Когда б продавалась близость к вам, я б купил ее
       За дух свой, но вижу я, что близость дороже к вам".
       И потом Нур-ад-дин в тот же час и минуту вышел, и пошел на  рынок,  и
    взял там все, что ему было, нужно из пищи и припасов для путешествия,  и
    пришел к тому капитану, и, увидев его, капитан спросил: "О дитя мое, что
    это у тебя такое?" - "Мои припасы и то, что мне нужно в пути", - ответил
    Нур-ад-дин. И капитан засмеялся его словам и сказал: "О дитя мое,  разве
    ты идешь полюбоваться на Колонну Мачт? [632] Между тобой и твоей  целью  -
    два месяца пути, если ветер хорош и время безоблачно".  И  потом  старик
    взял у Нур-ад-дина немного денег, и пошел на рынок, и купил ему все, что
    ему было нужно для путешествия, в достаточном количестве, и наполнил ему
    бочонок пресной водой. И Нур-ад-дин оставался на корабле три  дня,  пока
    купцы собрались и сделали свои дела, и затем они сошли на корабль, и ка-
    питан распустил паруса, и путники ехали пятьдесят один день.
       А случилось потом, что напали на них корсары, преграждающие дорогу, и
    ограбили корабль, и взяли в плен всех, кто был на нем, и  привели  их  в
    город Афранджу, и показали своему царю (а Нур-ад-дин был в числе их),  и
    царь велел заключить их в тюрьму. И когда они шли от царя в тюрьму, при-
    было то судно, на котором была царевна Мариам-кушачница и кривой везирь.
    И когда судно приплыло к городу, везирь поднялся к царю и обрадовал  его
    вестью о благополучном прибытии его дочери,  Мариам-кушачницы,  и  стали
    бить в литавры и украсили город наилучшими украшениями. И царь выехал со
    всем своим войском и вельможами правления, и  они  отправились  к  морю,
    навстречу царевне.
       И когда корабль подошел, дочь царя, Мариам, вышла, и царь обнял ее  и
    поздоровался с нею, и она поздоровалась с ним, и царь подвел ей коня,  и
    она села. А когда она достигла дворца, ее мать встретила ее, и обняла, и
    поздоровалась с нею, и спросила, как она поживает и девушка ли она,  ка-
    кою была у них раньше, или стала женщиной, познавшей мужчину.  И  Мариам
    сказала: "О матушка, когда человека продают в странах мусульман от купца
    к купцу и он становится подвластным другому, как можно остаться невинной
    девушкой? Купец, который купил меня, грозил мне побоями и принудил меня,
    и уничтожил мою девственность, и продал меня другому, а тот продал  меня
    третьему". И когда мать Мариам услышала от нее эти слова, свет стал  пе-
    ред лицом ее мраком, а потом девушка повторила эти  слова  отцу,  и  ему
    стало тяжело, и дело показалось ему великим. И он  изложил  эти  обстоя-
    тельства вельможам правления и патрициям, и они сказали  ему;  "О  царь,
    она стала нечистой у мусульман, и очистит ее только  отсечение  ста  му-
    сульманских голов".
       И тогда царь велел привести пленных мусульман, которые были в тюрьме,
    и их всех привели к царю, и в числе их Нур-ад-дина, и царь  велел  отру-
    бить им головы. И первый, кому отрубили голову, был капитан  корабля,  а
    потом отрубили  головы  купцам,  одному  за  другим,  и  остался  только
    Нур-ад-дин. И оторвали кусок от его полы, и завязали ему глаза, и поста-
    вили его на коврик крови, и хотели отрубить ему голову. И вдруг,  в  эту
    минуту, подошла к царю старая женщина и сказала: "О владыка, ты дал обет
    отдать каждой церкви пять пленных мусульман,  если  бог  возвратит  твою
    дочь Мариам, чтобы они помогли прислуживать в  ней.  Теперь  твоя  дочь,
    СиттМариам, к тебе прибыла, исполни же обет, который ты дал". -  "О  ма-
    тушка, - ответил царь, - клянусь Мессией и истинной верой, не осталось у
    меня из пленных никого, кроме этого пленника, которого собираются убить.
    Возьми его - он будет помогать тебе прислуживать в церкви, пока не  дос-
    тавят нам еще пленных мусульман, и тогда я пришлю тебе  остальных  четы-
    рех. А если бы ты пришла раньше, прежде чем отрубили головы  этим  плен-
    ным, мы бы дали тебе все, что ты хочешь".
       И старуха поблагодарила царя за его милость  и  пожелала  ему  вечной
    славы и долгого века, и счастья, а затем она в тот же час и  минуту  по-
    дошла к Нур-ад-дину и свела его с коврика крови, и посмотрела на него, и
    увидела, что это нежный, изящный юноша, с тонкой кожей, и лицо его,  по-
    добно луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь  месяца.  И
    старуха взяла его и пошла с ним в церковь и сказала: "О дитя мое,  сними
    одежду, которая на тебе: она годится только для службы султану". И потом
    она принесла Нур-ад-дину черный шерстяной кафтан, черный шерстяной  пла-
    ток и широкий ремень и одела его в этот кафтан, а платок  повязала  ему,
    как тюрбан, и подпоясала его ремнем, и затем она велела ему прислуживать
    в церкви. И Нур-ад-дин прислуживал там семь дней.
       И когда это было так, старуха вдруг пришла к нему и сказала:  "О  му-
    сульманин, возьми твою шелковую одежду, надень  ее,  возьми  эти  десять
    дирхемов и сейчас же уходи. Гуляй сегодня и не оставайся здесь ни  одной
    минуты, чтобы не пропала твоя душа". - "О  матушка,  что  случилось?"  -
    спросил ее Нур-ад-дин. И старуха сказала: "Знай, о дитя мое, что царская
    дочь, Ситт-Мариамкушачница, хочет сейчас прийти в церковь,  чтобы  посе-
    тить ее и получить благодать и принять причастие ради сладости  благопо-
    лучия, так как она вырвалась из мусульманских стран, и исполнить  обеты,
    которые она дала, на случай, если спасет ее Мессия. И  с  нею  четыреста
    девушек, каждая из которых не иначе как совершенна по прелести и  красо-
    те, и в числе их - дочь везиря и дочери эмиров и вельмож правления. Сей-
    час они явятся, и, может быть, их взгляд упадет на тебя в этой церкви, и
    тогда они изрубят тебя мечами". И Нур-ад-дин взял у старухи десять  дир-
    хемов, надев сначала свою одежду, и вышел на рынок, и стал гулять по го-
    роду, и узнал все его стороны и ворота..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот восемьдесят вторая ночь
    
       Когда же настала восемьсот  восемьдесят  вторая  ночь,  она  сказала:
    "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин,  надев  свою  одежду,
    взял у старухи десять дирхемов и вышел на рынок и отсутствовал некоторое
    время, пока не узнал все стороны города, а потом он  увидел,  что  Мари-
    ам-кушачница, дочь царя Афранджи, подошла к церкви и с нею четыреста де-
    вушек - высокогрудых дев, подобных лунам, и в числе их была дочь кривого
    везиря и дочери эмиров и вельмож правления.
       И Мариам шла среди них точно луна среди звезд, и, когда упал  на  нее
    взор Нур-ад-дина, он не мог совладать со своей душой и закричал из  глу-
    бины сердца: "Мариам, о Мариам!" И когда девушки услышали вопль  Нур-ад-
    дина, который кричал: "О Мариам!", они бросились на него и, обнажив  бе-
    лые мечи, подобные громовым стрелам, хотели тотчас же убить его. И Мари-
    ам обернулась, и всмотрелась в Нур-ад-дина, и узнала  его  самым  лучшим
    образом. И тогда она сказала девушкам: "Оставьте этого юношу: он, несом-
    ненно, бесноватый, так как признаки бесноватости видны на его  лице".  И
    Нур-ад-дин, услышав от Ситт-Мариам эти слова,  обнажил  голову,  выпучил
    глаза, замахал руками, скривил ноги и начал пускать пену из уголков рта.
    И Ситт-Мариам сказала девушкам: "Не говорила ли я вам, что это  беснова-
    тый? Подведите его ко мне и отойдите от него, а я послушаю, что он  ска-
    жет. Я знаю речь арабов и посмотрю, в каком он состоянии, и принимает ли
    болезнь его бесноватости лечение, или нет".
       И тогда девушки подняли Нур-ад-дина и принесли его к царевне, а потом
    отошли от него, и Мариам спросила: "Ты приехал сюда из-за меня и подверг
    свою душу опасности и притворился бесноватым?" - "О госпожа,  -  ответил
    Нур-ад-дин, - разве не слышала ты слов поэта:
       Сказали: "Безумно ты влюблен". И ответил я:
       "Поистине, жизнь сладка одним лишь безумным!"
       Подайте безумье мне и ту, что свела с ума.
       И если безумье - объяснит, - не корите".
       "Клянусь Аллахом, о Нур-ад-дин, - сказала Мариам, - поистине, ты  сам
    навлекаешь на себя беду! Я предостерегала тебя от этого, прежде чем  оно
    случилось, но ты не принимал моих слов и последовал своей страсти,  а  я
    говорила тебе об этом не по откровению, чтению по лицам или  сновидению,
    - это относится к явной очевидности. Я увидала кривого везиря и  поняла,
    что он пришел в тот город только ища меня". - "О госпожа моя  Мариам,  -
    воскликнул Нур-ад-дин, - у Аллаха прошу защиты от ошибки  разумного!"  И
    потом состояние Нур-ад-дина ухудшилось, и он произнес такие стихи:
       "Проступок мне подари того, кто споткнулся, ты -
       Раба покрывают ведь щедроты его владык,
       С злодея достаточно вины от греха его,
       Мученье раскаянья уже бесполезно ведь.
       Вес сделал, к чему зовет пристойность, сознавшись, я,
       Где то, чего требует прощенье великих душ?"
       И Нур-ад-дин с госпожой Мариам-кушачницей все время обменивались  уп-
    реками, излагать которые долго, и каждый из них рассказывал другому, что
    с ним случилось, и они говорили стихи, и слезы лились у  них  по  щекам,
    как моря. И они сетовали друг другу на силу любви и муки страсти и  вол-
    нения, пока ни у одного из них не осталось силы говорить, а день  повер-
    нул на закат и приблизился мрак. И на Ситт-Мариам было  зеленое  платье,
    вышитое червонным золотом и украшенное жемчугом и драгоценными  камнями,
    и увеличилась ее красота, и прелесть, и изящество ее свойств, и отличил-
    ся тот, кто сказал о ней:
       Явилась в зеленом платье полной луной она,
       Застежки расстегнуты и кудри распущены.
       "Как имя?" - я молвил, и в ответ мне она: "Я та,
       Что сердце прижгла влюбленных углем пылающим.
       Я - белое серебро, я - золото; выручить
       Плененного можно им из плена жестокого".
       Сказал я: "Поистине, в разлуке растаял я!"
       Она: "Мне ли сетуешь, коль сердце мое - скала?"
       Сказал я ей: "Если сердце камень твое, то знай:
       Заставил потечь Аллах из камня воды струю".
       И когда наступила ночь, Ситт-Мариам обратилась к девушкам и  спросила
    их: "Заперли ли вы ворота?" - "Мы их заперли", - ответили они.  И  тогда
    Ситт-Мариам взяла девушек и привела их в одно место, которое  называлось
    место госпожи Мариам, девы, матери света, так как христиане  утверждают,
    что ее дух и ее тайна пребывают в этом месте. И девушки стали искать там
    благодати и ходить вокруг всей церкви. И когда они закончили  посещение,
    Ситт-Мариам обратилась к ним и сказала: "Я хочу войти в эту церковь одна
    и получить там благодать - меня охватила тоска по ней из-за долгого пре-
    бывания в мусульманских странах. А вы, раз вы окончили посещение,  ложи-
    тесь спать, где хотите". - "С любовью и уважением, а ты делай что  жела-
    ешь", - сказали девушки.
       И затем они разошлись по церкви в разные стороны и  легли.  И  Мариам
    обманула их бдительность, и, поднявшись,  стала  искать  Нур-ад-дина,  и
    увидела, что он в сторонке и сидит точно на сковородках с углем,  ожидая
    ее. И когда Мариам подошла к нему, Нур-ад-дин поднялся для нее на ноги и
    поцеловал ей руки, и она села и посадила его подле  себя,  а  потом  она
    сняла бывшие на ней драгоценности, платья и дорогие  материи  и  прижала
    Нурад-дина к груди и посадила его к себе на колени. И они не  переставая
    целовались, обнимались и издавали звуки: бак, бак, восклицая:  "Как  ко-
    ротка ночь встречи и как длинен день разлуки!" И  говорили  такие  слова
    поэта:
       "О первенец любви, о ночь сближенья,
       Не лучшая ты из ночей прекрасных -
       Приводишь ты вдруг утро в час вечерний.
       Иль ты была сурьмой в глазах рассвета?
       Иль сном была для глаз ты воспаленных?
       Разлуки ночь! Как долго она тянется!
       Конец ее с началом вновь сближается!
       Как у кольца литого, нет конца у ней,
       День сбора будет прежде, чем пройдет она.
       Влюбленный, и воскреснув, мертв в разлуке!"
       И когда они испытали это великое наслаждение и полную радость,  вдруг
    один слуга из слуг пресвятой ударил в било  на  крыше  церкви,  поднимая
    тех, кто почитает обряды..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот восемьдесят третья ночь
    
       Когда же настала восемьсот  восемьдесят  третья  ночь,  она  сказала:
    "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница  с  Нур-ад-дином
    пребывали в наслаждении и радости, пока не поднялся на крышу церкви слу-
    га, приставленный к билу, и не ударил в било. И Мариам в тот  же  час  и
    минуту встала и надела свои одежды и  драгоценности,  и  это  показалось
    тяжким Нур-ад-дину, и время для него замутилось. И он заплакал, и пролил
    слезы, и произнес такие стихи:
       "Розу свежих щек лобызал я непрерывно
       И кусал ее, все сильней ее кусая.
       А когда приятною жизнь нам стала, когда заснул
       Доносчик и глаза его смежились,
       Застучали в било стучащие, в подражание
       Муэдзинам, зовущим на молитву,
       И поспешно встала красавица, чтоб одеться, тут,
       Боясь звезды доносчика летящей,
       И промолвила: "О мечта моя, о желание,
       Пришло уж утро с ликом своим белым".
       Клянусь, что если б получил я на день власть
       И сделался б султаном с сильной дланью,
       Разрушил бы все церкви я на их столбах
       И всех священников убил бы в мире!"
       И потом Ситт-Мариам прижала Нур-ад-дина к груди, и поцеловала  его  в
    щеку, и спросила: "О Нур-ад-дин, сколько дней ты в этом городе?" - "Семь
    дней", - ответил Нур-ад-дин. И девушка спросила: "Ходил ли ты по  городу
    и узнал ли ты его дороги и выходы и ворота со стороны суши  и  моря?"  -
    "Да", - ответил Нур-ад-дин. "А знаешь ли ты дорогу к сундуку с  обетными
    приношениями, который стоит в церкви?" - спросила Мариам.  И  Нур-ад-дин
    ответил: "Да". И тогда она сказала: "Раз ты все это знаешь, когда насту-
    пит следующая ночь и пройдет первая треть ее, сейчас же пойди к  сундуку
    с приношениями и возьми оттуда что захочешь и пожелаешь, а потом  открой
    ворота церкви - те, что в проходе, который ведет к морю, - и увидишь ма-
    ленький корабль и на нем десять человек матросов. И когда капитан увидит
    тебя, он протянет тебе руку, и ты подай ему свою, и он  втащит  тебя  на
    корабль. Сиди у него, пока я не приду к тебе, и берегись и еще раз бере-
    гись, чтобы не охватил тебя в ту ночь сон: ты будешь раскаиваться, когда
    раскаянье тебе не поможет". И затем Ситт-Мариам простилась с  Нур-ад-ди-
    ном и сейчас же вышла от пего. Она разбудила своих  невольниц  и  других
    девушек и увела их и, подойдя к воротам церкви, постучалась,  и  старуха
    открыла ей ворота, и когда Мариам вошла, она увидела стоящих слуг и пат-
    рициев. Они подвели ей пегого мула, и Мариам села на  него,  и  над  нею
    раскинули шелковый намет, и патриции повели мула за узду, а девушки  шли
    сзади. И Мариам окружили стражники с обнаженными мечами в руках,  и  они
    шли с нею, пока не довели ее до дворца ее отца.
       Вот что было с Мариам-кушачницей. Что же касается Нур-ад-дина  каирс-
    кого, то он скрывался за занавеской, за которой они прятались с  Мариам,
    пока не взошел день, и открылись ворота церкви, и стало в ней много  лю-
    дей, и Нур-ад-дин вмешался в толпу и пришел к той старухе,  надсмотрщице
    над церковью. "Где  ты  спал  сегодня  ночью?"  -  спросила  старуха.  И
    Нур-ад-дин ответил: "В одном месте в городе, как ты мне  велела".  -  "О
    дитя мое, ты поступил правильно, - сказала старуха. - Если бы ты  провел
    эту ночь в церкви, царевна убила бы тебя наихудшим убиением".  -  "Хвала
    Аллаху, который спас меня от зла этой ночи!" - сказал Нур-ад-дин.
       И Нур-ад-дин до тех пор исполнял свою работу в церкви, пока не прошел
    день и не подошла ночь с мрачной тьмой, и тогда Нур-ад-дин  поднялся,  и
    отпер сундук с приношениями, и взял оттуда то, что легко уносилось и до-
    рого ценилось из драгоценностей, а потом он выждал, пока  прошла  первая
    треть ночи, и поднялся и пошел к воротам у прохода, который вел к  морю,
    и он просил у Аллаха покровительства. И Нур-ад-дин шел до тех пор,  пока
    не дошел до ворот, и он открыл их, и прошел через проход, и пошел к  мо-
    рю, и увидел, что корабль стоит на якоре у берега моря, недалеко от  во-
    рот. И оказалось, что капитан этого корабля - престарелый красивый  ста-
    рец с длинной бородой, и он стоял посреди корабля на ногах, и его десять
    человек стояли перед ним. И Нур-ад-дин подал ему руку, как велела  Мари-
    ам, и капитан взял его руку и потянул с берега,  и  Нур-ад-дин  оказался
    посреди корабля.
       И тогда старый капитан закричал матросам: "Вырвите якорь  корабля  из
    земли и поплывем, пока не взошел день!" И один из десяти  матросов  ска-
    зал: "О господин мой капитан, как же мы  поплывем,  когда  царь  говорил
    нам, что он завтра поедет на корабле по этому  морю,  чтобы  посмотреть,
    что там делается, так как он  боится  за  свою  дочь  Мариам  из-за  му-
    сульманских воров?" И капитан закричал на матросов и  сказал  им:  "Горе
    вам, о проклятые, разве дело дошло до того, что вы  мне  перечите  и  не
    принимаете моих слов?" И потом старый капитан вытащил  меч  из  ножен  и
    ударил говорившего по шее, и меч  вышел,  блистая,  из  его  затылка,  и
    кто-то сказал: "А какой сделал наш товарищ проступок, что ты рубишь  ему
    голову?" И капитан протянул руку к мечу и отрубил говорившему голову,  и
    этот капитан до тех пор рубил матросам головы, одному за одним, пока  не
    убил всех десяти.
       И тогда капитан выбросил их на берег, и, обернувшись  к  Нур-ад-дину,
    закричал на него великим криком, который испугал его, и сказал:  "Выйди,
    вырви, причальный кол! И Нур-ад-дин побоялся удара меча, и,  поднявшись,
    прыгнул на берег, и вырвал кол, а потом он вбежал  на  корабль,  быстрее
    разящей молнии. И капитан начал говорить ему: "Сделай то-то и то-то, по-
    верни так-то и так-то и смотри на звезды!" И Нур-аддин  делал  все,  что
    приказывал ему капитан, и сердце его боялось и страшилось. И потом капи-
    тан поднял паруса корабля, и корабль поплыл по  полноводному  морю,  где
    бьются волны..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
    
    
       Восемьсот восемьдесят четвертая ночь
    
       Когда же настала восемьсот восемьдесят четвертая ночь,  она  сказала:
    "Дошло до меня, о счастливый царь, что старик капитан поднял паруса  ко-
    рабля, и они с Нурад-дином поплыли на корабле по  полноводному  морю,  и
    ветер был хорош. И при всем этом Нур-аддин крепко держал в руках тали, а
    сам утопал в море размышлений, и он все время был погружен в думы  и  не
    знал, что скрыто для него в неведомом, и каждый раз, как  он  взглядывал
    на капитана, его сердце пугалось, и не знал он, в какую сторону  капитан
    направляется. И он был занят мыслями и тревогами, пока не наступил расс-
    вет дня.
       И тогда Нур-ад-дин посмотрел на капитана и увидел, что тот взялся ру-
    кой за свою длинную бороду и потянул ее, и борода сошла с места и  оста-
    лась у него в руке. И Нур-ад-дин всмотрелся в нее и увидел, что это была
    борода приклеенная, поддельная. И тогда он вгляделся в лицо капитана,  и
    как следует посмотрел на него, и увидел, что это Ситт-Мариам - его люби-
    мая и возлюбленная его сердца. А она устроила эту хитрость и убила капи-
    тана и содрала кожу с его лица, вместе с бородой, и взяла  его  кожу,  и
    наложила ее себе на лицо. И Нур-аддин удивился ее поступку, и смелости и
    твердости ее сердца, и ум его улетел от радости, и грудь его расширилась
    и расправилась. "Простор тебе, о мое желание и мечта, о предел  того,  к
    чему я стремлюсь!" - воскликнул он. И  Нур-ад-дина  потрясла  страсть  и
    восторг, и он убедился в осуществлении желания и надежды. И он  повторил
    голосом приятнейшие напевы и произнес такие стихи:
       "Тем скажи ты, кто не знает, что люблю
       Я любимого, который не для них:
       "Моих близких о любви спросите вы,
       Сладок стих мой и нежны любви слова
       К тем, кто в сердце поселился у меня".
       Речь о них прогонит тотчас мой недуг
       Из души и все мученья удалит,
       И сильнее увлеченье и любовь,
       Когда сердце мое любит и скорбит,
       И уж стало оно притчей средь людей.
       Я за них упрека слышать не хочу,
       Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я,
       Но любовь в меня метнула горесть ту,
       Что зажгла у меня в сердце уголек, -
       От него пылает жаром все во мне.
       Я дивлюсь, что всем открыли мой недуг
       И бессонницу средь долгой тьмы ночей.
       Как хотели грубостью сгубить меня
       И в любви сочли законным кровь пролить? -
       В притесненье справедливы ведь они.
       Посмотреть бы, кто же это вам внушил
       Быть суровыми с юнцом, что любит вас!
       Клянусь жизнью я и тем, кто создал вас, -
       Коль о вас хулитель слово передал,
       Он солгал, клянусь Аллахом, передав.
       Пусть Аллах мои недуги не смягчит,
       Жажду сердца моего не утолит,
       В день, когда на страсть пеняю я в тоске,
       Не хочу я взять другого вам взамен.
       Мучьте сердце, а хотите - сблизьтесь вы.
       Мое сердце не уйдет от страсти к вам,
       Хоть печаль в разлуке с вами узнает.
       Это - гнев, а то - прощенье - все от вас, -
       Ведь для вас не пожалеет он души".
       Когда же Нур-ад-дин окончил свои стихи, Ситт-Мариам до крайности уди-
    вилась и поблагодарила его за его слова и сказала: "Тому,  кто  в  таком
    состоянии, надлежит идти путем мужей и не совершать поступков людей низ-
    ких, презренных". А Ситт-Мариам была сильна сердцем и сведуща в том, как
    ходят корабли по соленому морю, и знала все ветры и их перемены и  знала
    все пути по морю. И Нур-ад-дин сказал ей: "О госпожа, если бы ты продли-
    ла со мною это дело, я бы, право, умер от сильного страха  и  испуга,  в
    особенности при пыланье огня тоски и страсти и мучительных пытках разлу-
    ки". И Мариам засмеялась его словам, и поднялась в тот же час и  минуту,
    и вынула кое-какую еду и питье, и они стали есть, пить,  наслаждаться  и
    веселиться.
       А потом девушка вынула яхонты, дорогие камни, разные металлы и драго-
    ценные сокровища и всякого рода золото и серебро, из того, что было лег-
    ко на вес и дорого ценилось и принадлежало к сокровищам, взятым и прине-
    сенным ею из дворца и казны ее отца, и показала их Нур-ад-дину, и  юноша
    обрадовался крайней радостью. И при всем этом ветер был  ровный,  и  ко-
    рабль плыл, и они до тех пор плыли, пока не приблизились к городу Искан-
    дарии. И они увидели ее вехи, старые и новые, и увидели Колонну Мачт.  И
    когда они вошли в гавань, Нур-ад-дин в тот же час и минуту сошел  с  ко-
    рабля и привязал его к камню из Камней Сукновалов.  И  он  взял  немного
    сокровищ из тех, которые принесла с собою девушка, и сказал Ситт-Мариам:
    "Посиди, о госпожа, на корабле, пока я не войду  с  тобой  в  Искандарию
    так, как люблю и желаю". И девушка молвила:  "Следует,  чтобы  это  было
    скорее, так как медлительность в делах оставляет после себя  раскаяние".
    - "Нет у меня медлительности", - ответил Нур-ад-дин. И  Мариам  осталась
    сидеть на корабле, а Нур-ад-дин отправился в  дом  москательщика,  друга
    его отца, чтобы взять на время у его жены для Мариам покрывало,  одежду,
    башмаки и изар, какие обычны для женщин Искандарии. И не знал он о  том,
    чего не предусмотрел из превратностей рока, отца дивного дива.
       Вот что было с Нур-ад-дином и Мариам-кушачницей. Что же  касается  ее
    отца, царя Афранджи, то, когда наступило утро, он хватился своей  дочери
    Мариам, но не нашел ее. Он спросил про нее невольниц  и  евнухов,  и  те
    сказали; "О владыка наш, она вышла ночью и пошла в церковь, и после это-
    го мы не знаем о ней вестей". И когда царь разговаривал в  это  время  с
    невольницами и евнухами, вдруг раздались под дворцом два великих  крика,
    от которых вся местность загудела. И царь спросил:  "Что  случилось?"  И
    ему ответили: "О царь, нашли десять человек убитых на берегу моря, а ко-
    рабль царя пропал. И мы увидели, что ворота  у  прохода,  которые  около
    церкви, со стороны моря открыты, и пленник, который был в церкви и  при-
    сутствовал в ней, пропал". - "Если мой корабль, что был в море,  пропал,
    то моя дочь Мариам - на нем, без  сомнения  и  наверное!"  -  воскликнул
    царь..."
       И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.