на головную страницу сайта | к оглавлению раздела

Эдвард Радзинский

Николай II: жизнь и смерть

... 36 лет непрерывно вел Николай свой дневник. Он начал его в 14 лет в 1882 году в Гатчинском дворце и закончил пятидесятилетним арестантом в Екатеринбурге.




ГЛАВА 15
Расследование начинается

25 июля большевики сдали Екатеринбург, и в город вошли части сибирской армии и Чехословацкий корпус. И сразу бросились белые офицеры в Ипатьевский дом.
Дом представлял из себя зрелище поспешного отъезда. Все помещения были сильно замусорены. По комнатам разбросаны булавки, зубные щетки, гребенки, щетки для волос, пустые пузырьки, поломанные рамки от фотографий. В гардеробе висели пустые вешалки, и все печи в комнатах были забиты золой от сожженных вещей.
В столовой возле камина стояло пустое кресло-каталка. Старое, вытертое кресло на трех колесиках, где, болея ногами, изнемогая от постоянной головной боли, провела она почти все дни. Последний трон императрицы Александры Федоровны.
В комнате дочерей была пустота. Коробка с одной конфеткой монпансье, судно больного мальчика - вот и все вещи. И еще на окне висел шерстяной плед. Походные кровати великих княжон нашли в комнатах охраны. И никаких ювелирных вещей, никакой одежды в доме! Хорошо поработал Григорий Никулин с товарищами.
По комнатам и на помойке у дома Попова, где жила охрана, валялось самое драгоценное для Семьи - иконы. Остались и книги. Ее коричневая Библия с закладками, "Молитвослов", "О терпении скорбей..." и, конечно же, "Житие Святого Серафима Саровского...", Чехов, Салтыков-Щедрин, Аверченко, тома "Войны и мира" - все это было разбросано на полу по комнатам или валялось на помойке.
В их спальне нашли хорошо выструганную доску - это и была та доска, на которой играл и ел больной мальчик. И еще было множество пузырьков со святой водой и лекарствами. В прихожей валялась коробка. В ней были волосы великих княжон, остриженные в февральские дни, когда они болели корью.
В столовой нашли чехол со спинки кровати одной из великих княжон. Чехол этот был с кровавым следом обтертых рук.
На помойке в доме Попова нашли Георгиевскую ленточку, которую царь до последних дней носил на шинели. К тому времени в Ипатьевский дом уже пришли бывший его жилец лакей Чемодуров и воспитатель Жильяр.
Чемодуров - старый лакей, вечный тип верного русского слуги, преданный чеховский Фирс, который всю жизнь как за ребенком ходил за своим господином.
С Чемодуровым царь приехал из Тобольска, но, когда в Ипатьевский дом вместе с детьми приехал другой лакей, молодой Трупп, он решил отпустить больного старика, отдохнуть и подлечиться. Но не ездят лечиться в такие времена царские лакеи - отправили в тюрьму старика Чемодурова. Горевал он в тюрьме и не знал, что тюрьма спасет ему жизнь - там он благополучно досидел до прихода белых. И вот привели его в Ипатьевский дом. Когда среди разбросанных по дому святых икон Чемодуров увидел образ Федоровской Божьей Матери, старый слуга побледнел. Он знал, что с этой иконой госпожа его живой никогда не рассталась бы! Нашли на помойке и другой ее любимый образ - святого Серафима Саровского. Глядя на страшное разорение, верный лакей все продолжал искать "носильные вещи" своего господина. В который раз перечислял он следователю все, что они привезли из Царского Села: "Одно пальто офицерского сукна, другое - простого солдатского. Одну короткую шубу из романовской овчины, четыре рубахи защитного цвета, 3 кителя, 5 шаровар, и 7 пар хромовых сапог, и 6 фуражек". Все запомнил старый слуга. Но - ни рубах, ни кителей, ни полушубка...

Книги и иконы посреди "мерзости и запустения" - вот это и был портрет свершившегося.
Но среди книг нашлось, быть может, самое важное...
Книги великой княжны Ольги... "Орленок" Ростана по-французски. Она взяла с собой историю жизни сына свергнутого императора Наполеона. Старшая дочь другого свергнутого императора перечитывала историю мальчика, который до конца оставался верен поверженному отцу.
Как и тот мальчик, она обожала отца. На груди носила образ святого Николая (скоро найдут его на дне грязной шахты). В Екатеринбурге у них было много времени для разговоров. И она, боготворившая отца, конечно же, была отражением его тогдашних мыслей. И эти мысли - в стихотворении, переписанном рукой Ольги и заложенном ею в книжку. Оно осталось в ней как завещание - его и ее завещание - тем, кто придет в ограбленный дом.

"Молитва.
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину бурных мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о, Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И Крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленье,
Христос Спаситель, помоги.
Владыка мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы -
Молиться кротко за врагов".

"И Крест тяжелый и кровавый..." "Молиться кротко за врагов..." Мученический венец. И - Прощение...

Со второго этажа дома перешли на первый - в комнаты охраны. Здесь царил тот же беспорядок.
И только одна комната... Чтобы попасть в ту комнату со второго этажа из комнат Семьи, нужно было сначала спуститься по лестнице и выйти во двор, затем пройти по саду, войти в другую дверь и, пройдя через всю анфиладу комнат первого этажа, где жила охрана, попасть в маленькую прихожую.
В прихожей этой было окно в сад. В окне - деревья, радость летнего июльского дня.
Из этой прихожей дверь и вела в ту комнату. Это была маленькая комната, размером 30-35 квадратных метров, оклеенная обоями в клеточку, темная; ее единственное окно упиралось в косогор, и тень высокого забора лежала на полу. На окне была установлена тяжелая решетка.
В этой комнате был полнейший порядок: все было вымыто, вычищено.
Комната соседствовала с кладовой и была отделена от нее перегородкой. В перегородке находилась наглухо заколоченная дверь в кладовую. И вот вся эта перегородка и заколоченная дверь были усеяны следами от пуль.
Стало ясно: здесь расстреливали!
Вдоль карнизов на полу - следы от замытой крови. На других стенах комнаты было также множество следов от пуль, следы шли веером по стенам: видно, люди, которых расстреливали, метались по комнате.
На полу - вмятины от штыковых ударов (здесь докалывали) и два пулевых отверстия (тут стреляли в лежащего)...
Большинство пуль в комнате были от системы "наган", но были пули от "кольта" и "маузера".
На одной стене, как бы завершая всю картину, была нацарапана по-немецки строка из Гейне: "В эту ночь Валтасар был убит своими холопами".

К тому времени уже раскопали сад у дома, обследовали пруд, разрыли братские могилы на кладбище, куда особый подрядчик возил трупы из ЧК, но никаких следов проживавших в доме 11 человек не смогли найти. Они исчезли.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: СОКОЛОВ

Началось следствие.
Но в новом Уральском правительстве были сильны идеи Февральской революции. И, затевая это расследование, правительство беспокоилось, не будет ли в нем "данных для реакционных начал... Не пища ли оно для монархических заговоров".
И первых два следователя - Наметкин и Сергеев, достаточно осторожны. Но Уральское правительство было сменено Колчаком. И тогда назначен был третий следователь - 36-летний Николай Соколов.
До революции он - следователь по особо важным делам. После Октябрьского переворота попытался раствориться в крестьянской среде, ушел в деревню. Когда в Сибири рухнула Советская власть, в крестьянском платье добрался до Урала. Назначенный Колчаком новым следователем по делу о Царской Семье, он повел следствие страстно и фанатично. Уже был расстрелян Колчак, вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а Соколов продолжал свою работу. В эмиграции в Париже он брал показания у уцелевших свидетелей. Он умер от разрыва сердца во Франции, продолжая свое бесконечное расследование...
Из письма Аминева П.М. (Куйбышев):
"В 1918 году я жил в городе Ирбите. Ирбит был занят белыми, и жизнь пошла по дореволюционному руслу. У нас выходили "Ирбитские уездные ведомости" и там появилось сообщение, взволновавшее наш город. Посылаю вам вырезку из этой газеты (1918 г., номер 18):
"К судьбе Николая II.
Корреспондент "Нью-Йорк таймс" Аккерман сообщил в свою газету следующие сведения, написанные личным слугою отрекшегося царя:
"Поздним вечером 16 июля в комнату царя вошел комиссар охраны и объявил:
- Гражданин Николай Александрович Романов, вы должны отправиться со мною на заседание Совета рабочих, казачьих и красноармейских депутатов Уральского округа...
Николай Александрович не возвращался почти два с половиной часа. Он был очень бледен и подбородок его дрожал.
- Дай мне, старина, воды.
Я принес, и он залпом выпил большой стакан.
- Что случилось? - спросил я.
- Они мне объявили, что через три часа прибудут меня расстрелять, - ответил мне царь.
После возвращения Николая с заседания к нему вошла Александра Федоровна с царевичем, оба плакали. Царица упала в обморок, и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о пощаде, но солдаты отозвались, что это не в их власти.
- Ради Христа, Алиса, успокойся, - сказал Николай несколько раз тихим голосом. Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:
- Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея.
Царя увели, и никому не известно куда. Той же ночью он был расстрелян двадцатью красноармейцами".
Так представляли себе происшедшее в дни, когда еще верили: "Семья эвакуирована в надежное место".

ПЕРВЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

Вскоре к военному коменданту явился поручик Шереметьевский.
До прихода белых скрывался поручик в деревне Коптяки - в 18 верстах от Екатеринбурга на берегу Исетского озера. Недалеко от этой деревушки, окруженные вековым бором, были старые, заброшенные шахты.
Поручик рассказал:
"17 июля несколько крестьян из этой деревни были задержаны, когда они шли через лес, заставой вооруженных красноармейцев и возвращены обратно.
Задержаны они были около глухого лесного урочища по прозванию "Четыре брата". Им объяснили: лес оцеплен и там маневры - будут стрелять. Действительно, уходя домой, они услышали глухие разрывы ручных гранат.
После падения Екатеринбурга, когда большевистские отряды отошли из города по направлению на Пермь, коптяковские крестьяне тотчас отправились в район урочища "Четыре брата" поглядеть, что же там такое происходило.
"Четыре брата" - такое название дали урочищу четыре высокие сосны, когда-то стоявшие среди векового бора. Сосны давно упали, погибли, и остались от них два полуразрушенных пня. И старое прозвание - "Четыре брата". Недалеко от этих жалких пней, в четырех верстах от самой деревни, находились закрытые лесом старые шахты. Когда-то здесь добывали золото старатели. Но выбрали давно все золото, и залило дождем старые шахты. В одной из них образовался маленький прудик, она получила прозвание "Ганина яма". Саженях в пятидесяти от Ганиной ямы была еще одна шахта, уже без прозвища. Эта безымянная шахта была тоже залита водой. Вот сюда - в глухой лес, к брошенным шахтам - и пришли крестьяне.
В безымянной шахте, на поверхности наполнявшей ее воды плавали свежие ветки, обгорелые головешки. Край шахты был разворочен разрывами гранат. Крестьяне поняли: что-то внутри шахты взрывали. Вся поляна рядом с шахтой была истоптана копытами лошадей, и глубокие следы от телег остались на мокрой земле.
Здесь они и нашли следы двух кострищ - одного у той безымянной шахты, а другого - прямо на лесной дороге под березой. Странные это были кострища. В одном из них померещились коптяковцам сгоревшие человеческие кости. Но при прикосновении они тотчас рассыпались в прах. Порывшись в кострищах, крестьяне нашли обгоревший изумрудный крест, топазовые бусинки, военную пряжку детского размера, стекло от очков, пуговицы, крючки... Нашли также крупный бриллиант.
Следствие сличило найденное с вещами в Ипатьевском доме - те же пуговицы, крючки, пряжечки от туфель... Стало ясно: тут сжигали одежду. Значит, трупы бросили в шахту?
Решили откачать воду из этой безымянной шахты, а заодно из шахты рядом - Ганиной ямы. Приступили к откачке. В Ганиной яме ничего не нашли. Но в безымянной шахте отыскалось... Открыли дно этой шахты, промыли ил и нашли отрезанный холеный палец с длинным ногтем, вставную челюсть, которую вскоре опознали как принадлежавшую доктору Боткину, застежку от его же галстука, жемчужную серьгу из пары серег, которые носила императрица. В шахте нашли и крохотную собачку. Нашли и портретную рамочку от фотографии Аликс, которую Николай всегда носил с собой. И изуродованные ударами образа, которые надевали на себя в дорогу его дочери, и Ольгин образ Николая Чудотворца. В иле оказался и воинский значок из серебра, покрытый золотом. Это был знак полка, шефом которого была императрица. Значок, когда-то подаренный ей командиром этого полка и мистическим ее другом - генерал-адъютантом Орловым.
Как странно было произносить: "Полк Ее Величества... генерал-адъютант", стоя на краю грязной шахты, роясь в вонючем иле. Пожалуй, только большой кусок брезента с пятнами крови, выловленный из шахты, был уже из этой жизни.
Но никаких тел в шахтах не нашли. После чего всю эту глухую местность истоптали, изрыли вдоль и поперек - тел не было.
В это время объявился горный техник, который рассказал, как в середине июля встретил коменданта Ипатьевского дома в этом глухом краю. И о том, как расспрашивал его Юровский, сможет ли проехать по коптяковской дороге очень тяжелый грузовик".

Выяснились и подробности о грузовике. Вечером 16 июля из гаража Совета по распоряжению ЧК был забран грузовик. Шофера грузовика сменили, и грузовик вывел из гаража невысокий, средних лет человек с крючковатым носом.
Один из шоферов гаража узнал в нем Сергея Люханова, работавшего шофером при Ипатьевском доме. Грузовик вернули только 19-го. Он был весь в грязи, и в кузове были отчетливо видны замытые следы крови.

Теперь следствию становилось ясно, что это был за грузовик и что он привез к шахте.
Следы этого грузовика были еще видны на размытой грозовыми дождями дороге на Коптяки.
Нашли и свидетелей путешествия грузовика по коптяковской дороге.
Сторожиха в железнодорожной будке номер 184 на пересечении дороги с горнозаводской железнодорожной линией рассказала, как на рассвете 17 июля разбудил ее шум приближавшегося грузовика. Потом она услышала, как грузовик буксовал в топком болотце недалеко от будки. Потом в дверь постучали, она открыла и увидела шофера и темневший в рассветном небе силуэт грузовика.
Шофер сказал, что мотор "согрелся", и попросил у нее воды. Сторожиха привычно заворчала, и тут шофер почему-то рассвирепел: "Вы тут, как господа, спите... а мы вот всю ночь маемся".
Сторожиха хотела ответить, но увидела фигуры красноармейцев вокруг грузовика и вмиг замолчала. "На первый раз простим. Но в другой так не делайте", - мрачно сказал на прощание шофер. Она увидела, как на болотце стелили шпалы - они взяли их около ее будки - и как поехал потом дальше этот грузовик.
Поступили и еще свидетельства. На рассвете 17 июля из деревни Коптяки отправились в город люди.
Вышли они на дорогу и вдруг увидели странное шествие. Впереди скакал в матросской тельняшке на коне некто Ваганов. Кронштадтский матрос, работавший в ЧК. Один из жителей сразу признал его. За конным чекистом ехали какие-то телеги, накрытые брезентом. Увидев крестьян, матрос закричал яростно: "А ну назад! Кругом! И не оборачиваться". И матом их, и матом. И погнал он перепуганных, изумленных крестьян назад в деревню. И гнал их, наверное, с полверсты.

В это время по городу шли обыски и аресты.
Не успел уйти с красными начальник всей охраны Ипатьевского дома Павел Медведев. Велено ему было взорвать мост. Но и моста не взорвал, и из города не ушел... И вскоре оказался Пашка у следователя на допросах.
Взяли еще охранника - бывшего сысертского рабочего Проскурякова. И разводящего Якимова, того самого, который в ночь на 17-е расставил посты. Взяли и охранника Летемина. Его собака выдала, рыжий спаниель Джой. Взял он собачку к себе, в свой дом. "Чтоб с голоду не подохла" - так он объяснил потом следователю. Но опасной оказалась собака - фотографии наследника со спаниелем были известны по всей России. И забрали Летемина. Кроме собаки, обнаружились у него и другие вещи, а среди них дневник царевича, начатый в марте 1917 года в Царском Селе - сразу после их ареста.
Взял Летемин и ковчежцы с мощами нетленными с кровати Алексея, и образ, который он носил...
К тому времени много царских вещей нашлось по екатеринбургским квартирам. Оказалось, дарили их охранники своим женам и любовницам. Дарили Голощекин с Белобородовым друзьям и приближенным - как диковинные сувениры того мира, который они так удачно "разрушили до основания". Нашелся черный шелковый зонтик Государыни, и белый полотняный зонтик, и лиловое ее платье, и даже карандаш - тот самый, с ее инициалами, которым она всегда делала записи в дневнике, и серебряные колечки царевен. Как ищейка, ходил по квартирам камердинер Чемодуров. Опасными оказались царские вещи. Сколько людей отправили они к следователю...

ПОКАЗАНИЯ АРЕСТОВАННЫХ

Охранник Филипп Проскуряков.
Тот самый, который пришел пьяный в ночь на 17-е. И уснул в бане со своим дружком-охранником Столовым.
Заступать ему со Столовым надо было на дежурство в 5 утра.
В три ночи их разбудил Пашка Медведев и привел в ту комнату. То, что встретило их в этой комнате, заставило тотчас протрезветь.
Дым... пороховой дым все еще стоял в комнате. На стенах - отчетливые следы пуль. И кровь. Всюду. Пятнами и брызгами по стенам и маленькими лужицами на полу. Следов крови было много и по другим комнатам. Видно, капала, когда выносили расстрелянных. И следили кровью люди, которые их выносили, сапоги у них были в крови.
Медведев велел им вымыть комнату. Опилками и водой замывали кровь и мокрыми тряпками затем стирали. С ними работали двое латышей из ЧК, еще двое охранников и сам Медведев.
Когда они вымыли комнату, Медведев вместе с охранником Стрекотиным рассказали им все происшедшее.
(Этот Стрекотин стоял на посту у пулемета в нижних комнатах. И все видел.)
Из показаний Проскурякова:
"Оба они (Медведев и Стрекотин) говорили согласно...
В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью. По словам Медведева, Юровский будто бы такие объяснения привел: ночь будет опасная... на верхнем этаже будет находиться опасно на случай стрельбы на улицах и потому потребовал, чтобы все они сошли вниз. Они требования Юровского исполнили. Внизу Юровский стал читать какую-то бумагу. Государь недослышал и спросил Юровского: "Что?" А он, по словам Медведева, поднял руку с револьвером и ответил государю: "Вот что!.."
Медведев рассказывал, что он сам выпустил пули 2-3 в государя и в других лиц, кого они расстреливали. Когда их всех расстреляли, Андрей Стрекотин, как он сам рассказал, снял с них драгоценности. Но их тут же отобрал Юровский и унес наверх. После этого убитых навалили на грузовой автомобиль и куда-то увезли. Шофером был Люханов".

Охранник Летемин.
Он тоже не видел расстрела и дал показания следователю со слов все того же Стрекотина.
17 июля он пришел на дежурство в восемь утра. Он зашел в казарму и увидел мальчика, состоявшего в услужении у Царской Семьи (поваренка Леонида Седнева). И спросил, почему он здесь. На этот вопрос находившийся тут же Стрекотин только махнул рукой и, отведя Летемина в сторону, сообщил, что минувшей ночью убиты царь и царица, вся их семья, доктор, повар, лакей и состоявшая при них женщина. По словам Стрекотина, он в эту ночь находился на пулеметном посту нижнего этажа.
"В его смену (с 12 ночи до четырех утра) сверху повели вниз царя и царицу, всех царских детей и прислугу... и доставили в ту комнату, которая рядом с кладовой. Стрекотин объяснил, что на его глазах комендант Юровский вычитал бумагу и сказал: "Жизнь ваша кончена".
Царь не расслышал и переспросил, а царица и одна из дочерей перекрестились. В это время Юровский выстрелил в царя и убил его на месте, затем стали стрелять латыши и разводящие..."
По рассказу Стрекотина, были убиты решительно все.
Тот же Стрекотин сказал ему, что сразу после царя был убит черноватенький слуга. Он стоял в углу и после выстрела присел и тут же умер.
В казарме Летемин 18 июля увидел и шофера Люха-нова. Тот рассказал ему, что убитых он увез на грузовом автомобиле, и добавил, что еле выбрался: темно да пеньков много. Но куда он увез трупы, Люханов ему не объяснил.

Разводящий Якимов.
Как мы помним, в ночь убийства он благополучно за-снул, расставив на постах охранников.
На рассвете в 4 утра Якимова разбудили охранники Клещев и Дерябин и рассказали следующее.
К ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупредили, что в эту ночь будут расстреливать царя. Получив такое известие, они оба подошли к окнам.
Клещев к окну прихожей нижнего этажа, рядом с которым и был его пост. В это окно, обращенное в сад, видна дверь в ту комнату, где расстреливали. Дверь была открыта, и Клещеву было видно все, что происходило в комнате.
Пост Дерябина находился рядом с другим окном - единственным зарешеченным окном той комнаты. И он тоже видел происходящее.
Через свои окна они увидели, как в ту комнату со двора вошли люди. Впереди Юровский и Никулин, за ним Государь, Государыня и дочери, а также Боткин, Демидова, лакей Трупп, повар Харитонов. Наследника нес Николай. Сзади шли Медведев и латыши, которые были выписаны Юровским из "чрезвычайки", они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев. Дерябин видел через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил, Дерябин не мог передать, не слышно было слов. Клещев же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал: "Николай Александрович, ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось, и мы принуждены вас сами расстрелять". Тут же за словами Юровского раздалось несколько выстрелов, вслед за выстрелами раздался женский визг и крики. Расстреливаемые стали падать один за другим: первым пал царь, за ним наследник... Демидова металась... Оба охранника сказали Якимову, что она закрывалась подушкой. По их словам, была она приколота штыками...
Когда они все уже лежали, их стали осматривать, некоторых из них достреливать и докалывать... Но из лиц царской фамилии они называли только Анастасию, приколотую штыками. Когда уже все лежали, кто-то принес из комнат Семьи несколько простыней. Убитых стали заворачивать в них и выносить в грузовой автомобиль. В автомобиль положили сукно из кладовой, на него трупы и сверху накрыли тем же сукном.

Но опять это не показания очевидца. Это все те же рассказы с чужих слов.
И вот наконец следствие получило первое и единственное свидетельство того, кто сам находился в той комнате. Показания Павла Медведева - начальника охраны.
Вечером 16 июля он вступил в дежурство, и комендант Юровский в восьмом часу вечера приказал отобрать у команды и принести ему все револьверы системы "наган". Юровский сказал: "Сегодня будем расстреливать семейство все и живших при них доктора и слуг - предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы".
Мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в дом Попова - в помещение караульной команды. Часам к десяти Медведев предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы. Часов в двенадцать ночи (по-старому) - в третьем часу по-новому - Юровский разбудил Царскую Семью. Объявил ли он, для чего их беспокоит и куда они должны пойти, Медведев не знает...
Приблизительно через час вся Царская Семья, доктор, служанка и двое слуг встали, умылись и оделись. Еще прежде чем Юровский пошел будить Царскую Семью, в дом Ипатьева приехали из ЧК двое. Один - Петр Ермаков (родом с Верх-Исетского завода), а другой Медведеву неизвестный. Царь, царица, четыре царские дочери, доктор, повар и лакей вышли из своих комнат. Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без верхней одежды. Впереди шел Государь с наследником. По словам Медведева, при нем не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел принести стулья.
Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери. Государь сел в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка - высокого роста женщина - встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми, одну положили на сиденье стула наследника, другую Государыне. Одновременно в ту же комнату вошли одиннадцать человек: Юровский, его помощник, двое из ЧК и семь латышей. По словам Медведева, Юровский ему сказал: "Сходи на улицу, посмотри, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы".
Он вышел во двор и услышал выстрелы. Когда же он вернулся в дом, прошло две-три минуты. И, зайдя в ту же комнату, увидел, что все члены Царской Семьи лежат на полу с многочисленными ранами на телах.
"Кровь текла потоками... наследник был еще жив - стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина вызвала во мне тошноту...
Трупы выносили на грузовик на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятых от стоящих во дворе саней. Шофером был злоказовский рабочий - Петр Люханов. Кровь в комнате и во дворе замыли. В три ночи все было кончено".
Следователь спросил его о Стрекотине.

"Я припоминаю - он действительно стоял у пулемета. Дверь из комнаты, где стоял на окне пулемет, в переднюю была открыта. Открыта была дверь из передней в ту комнату, где производился расстрел".
Из этой фразы Медведева следствие могло заключить, что Стрекотин и Клещев действительно могли видеть происходившее.
Свидетели Апокалипсиса.
Итак, Медведев отрицал, что он сам стрелял, но уличила его жена: "По словам Павла, все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены на нижний этаж, где их поместили в одну комнату. Здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: "Революция погибает, погибнете и вы". После этого начали стрелять, и всех до одного убили. Стрелял и мой муж".
Уличил его и Проскуряков, которому он тоже неосторожно рассказывал, как стрелял в царя и "выпустил в него 2-3 пули". Наверняка и жене он сказал, что стрелял в царя. Только не захотела она уличить мужа в таком ужасном преступлении.
Впрочем, для нее это преступление, а для Пашки Медведева, конечно, - гордость. Начальник охраны в Ипатьевском доме наверняка был человек надежный, фанатичный, иначе не взяли бы его на такую должность Юровский и Голощекин. А показания о расстреле он дает, потому что знает: все равно другие расскажут. Запираться бессмысленно.

Следствие продолжалось. Выяснилось, что 18 июля в коптяковский лес приехали еще два грузовика. Они привезли какие-то три бочки, которые перегрузили на подводы и увезли в лес. Одна из этих бочек была с бензином.
Узнали, что было и в других бочках. Нашли записку от комиссара снабжения, все того же "Интеллигента" П.Войкова, в екатеринбургскую аптеку - о выдаче большого количества серной кислоты.

Итак, после совпадавших в основном показаний свидетелей следствие пришло к заключению: в ночь на 17 июля Царская Семья, приближенные и слуги - 11 человек - были расстреляны в полуподвальной комнате Ипатьевского дома.
После чего, по гипотезе следствия, трупы сложили в грузовик, увезли к безымянной шахте у деревни Коптяки. 18 июля туда было привезено большое количество бензина и серной кислоты. Тела убитых были изрублены топорами (один из таких топоров был найден следствием), облиты бензином и серной кислотой и сожжены на кострах, обнаруженных недалеко от шахты.
НО... (ВОСКРЕСЕНИЕ УБИЕННЫХ)
Но Соколов так и не нашел трупов Царской Семьи. Был чей-то отрезанный палец, чья-то вставная челюсть... И кострище рядом с безымянной шахтой, которое он объявил могилой и прахом Царской Семьи...
Да, показания свидетелей о расстреле совпадали, но... Но Соколов был монархист. И он внес политическую одержимость в свою работу. Что и делало весьма подозритель-ными добытые показания. Обе стороны в гражданской войне с успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки состязались с подвалами ЧК. И допросы Соколова отнюдь не были идиллическими. Возможно, именно поэтому показания совпадали? Скептики рассуждали: пристрастное следствие, спорное заключение о том, что можно бесследно сжечь 11 тел... И бесспорный факт - трупов нет.
Через полтора года после "расстрела Семьи в Ипатьевском доме" (так утверждал Соколов), или "исчезновения Романовской Семьи из Ипатьевского дома" (так формулировали его оппоненты), появляется "Анастасия". Таинственная женщина, судьба которой уже более 70 лет волнует мир.
Краткое изложение этой общеизвестной истории.
В Берлине неизвестная девушка решает покончить с собой: бросается ночью в канал. Ее спасают, помещают в лечебницу, она в депрессии, почти безмолвна. В лечебнице ей попадается фотография Царской Семьи. Фотография эта приводит ее в поразительное волнение, она не может с ней расстаться. И вскоре возникает слух: чудом спасшаяся дочь русского царя Татьяна находится здесь, в берлинской больнице... "Татьяна" - так она вначале себя называла. Но вскоре она станет называть себя Анастасией.
И в этом факте нет ничего уличающего ее как самозванку. Просто сильный шок мог выжечь память. Она не помнила, кто она. Раскопки в памяти - и вот уже ей кажется, она встретилась с собой - она Анастасия...
Она рассказывает историю своего спасения: выстрел, она падает, за нею - сестра, закрывая ее от пуль своим телом... И дальше - бесчувствие, провал в памяти... потом звезды... ее везут на какой-то телеге. Потом путь в Румынию с солдатом, который, как оказалось, и спас ее. Рождение ребенка от солдата... Ее бегство... И все это наплывами, бессвязно...
И при этом она не говорит по-русски. Впрочем, и на это может быть объяснение... русская речь во время чудовищного убийства, когда лежала она, заваленная трупами своей Семьи, навсегда создала некое табу в ее сознании. Она не может произносить русские слова, они воскрешают в ее сознании тот ужас... Но это обстоятельство очень ободряло ее оппонентов. (Хотя, на наш взгляд, женщина, не говорившая по-русски и решившая объявить себя русской великой княжной, должна быть или сумасшедшей или... воистину верить, что она Анастасия.)
Но было и удивительное ее сходство с фотографиями дочери русского царя. И был след сведенной родинки на теле - там, где когда-то свели родинку у юной Анастасии, и одинаковое строение ушной раковины, и сходство их почерков, и, наконец, подробности жизни Семьи, о которых так свободно рассказывала эта таинственная женщина.
Она пыталась отстоять в суде свое право называться царской дочерью и потерпела поражение.
Но когда таинственная "Анастасия" умрет, ее похоронят в склепе романовских родственников - принцев Лейхтенбергских.
Кто она была?
Для меня - женщина, по каким-то ужасным причинам пережившая шок и забывшая, кто она, и всю жизнь пытавшаяся это вспомнить... Она действительно верила, что она царская дочь, но, видимо, не знала точно - которая из четырех... Она объявила себя Анастасией, потому что из всех она больше всего была на нее похожа, но... но до конца жизни она вела мучительные раскопки в своей памяти. И потому при всей уверенности в ней была такая неуверенность. И эта сжигающая мука: все время вспоминать, идти назад туда, в чудовищное прошлое, чтобы пытаться встретиться там, в этом ужасе, с собой и... так никогда и не встретиться.

Но если "Анастасия" объявила себя "спасшейся после расстрела", то впоследствии начинают появляться книги, доказывавшие, что вообще никакого расстрела царских дочерей не было.
Казнены были только царь и наследник. Челядь и несчастного Боткина убили, чтобы создать видимость уничтожения всей Семьи. На самом же деле по требованию немцев, на основании секретных статей Брестского мира царица и ее дочери были вывезены из России. Правда, как мог не знать об этом второй человек в государстве - Троцкий, - участвовавший в заключении Брестского мира и уже в изгнании утверждавший, что вся Царская Семья была расстреляна? (Сколько бы он тогда дал, чтобы это было не так!)
Впрочем, все эти фантастические версии не могли не возникать. Ведь в течение 70 лет после расстрела не было опубликовано ни одного добровольного показания участников расстрела в Ипатьевском доме. И страшная ночь на 17 июля 1918 года оставалась уделом таинственных слухов и легенд.
Начиная свое расследование, я не верил никому - ни Соколову, ни его оппонентам. И я ставил перед собой одну цель - найти добровольные показания свидетелей той страшной ночи. Я был уверен, что они существуют в секретных хранилищах. И только они смогут дать ответ: что же произошло в Ипатьевском доме. Об одном таком документе - легендарной "Записке" Юровского ходило много слухов.
И я начал выспрашивать своих прежних соучеников по Историко-архивному институту, работавших в архивах. Все, с кем я разговаривал, слышали о ней, но никто ее не читал.

"ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА - ОРУДИЕ КАЗНИ..."

В конце 70-х годов мне позвонила моя старая подруга. Мы учились вместе в Историко-архивном - и вот через много лет, пугая друг друга изменившимися лицами, встретились. Она села в мою машину и молча положила мне на колени бумагу...
Я начал читать:
"В Музей Революции. Директору Музея, товарищу Мицкевичу.
Имея в виду приближающуюся 10-ю годовщину Октябрь-ской революции и вероятный интерес для молодого поколения видеть вещественные доказательства (орудие казни бывшего царя Николая II, его семьи и остатков верной им до гроба челяди), считаю необходимым передать Музею для хранения находившиеся у меня до сих пор два револьвера: один системы "кольт" номер 71905 с обоймой и семью патронами и второй системы "маузер" за номером 167177 с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук. Причины того, почему револьвера два, следующие - из "кольта" мною был наповал убит Николай, остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы "кольта", а также заряженного "маузера" ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов, и странную живучесть наследника, на которого мой помощник израсходовал тоже целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с бронированными дочерями).
Бывший комендант дома особого назначения в городе Екатеринбурге, где сидел бывший царь Николай II с семьей в 1918 году (до расстрела его в том же году 16.07), Яков Михайлович Юровский и помощник коменданта, Григорий Петрович Никулин свидетельствуют вышеизложенное.
Я.М.Юровский член партии с 1905 года, номер партбилета 1500. Краснопресненская организация.
Г.П.Никулин член ВКП(б) с 1917 года, номер 128185. Краснопресненская организация".
Значит, все было!!!
Она сказала: "Это копия документа, который находится в закрытом хранении в Музее Революции... Мне сказали, что ты хочешь узнать, как это происходило. Я рада, что даю тебе эту возможность. Но... этот документ скопировали по моей просьбе - и я не хочу никого подводить. Так что ты должен молчать. Впрочем, в ближайшие сто лет вряд ли тебе удастся обо всем этом заговорить. Так что наслаждайся абстрактным знанием, этого достаточно.
- Это и есть "Записка" Юровского?
- Что ты! Это всего лишь обычное заявление, написанное Юровским...
(В 1989 году мне наконец удалось увидеть это "обычное заявление" - оно оказалось написанным от руки характерным почерком коменданта.)
- Нет, нет, - усмехнулась она, - "Записка" Юровского совсем другое. Это большой документ. Кстати, в двадцатых годах он передал свою "Записку" Покровскому.
(Михаил Покровский - руководитель Коммунистической академии, в 20-е годы - вождь советской исторической науки.)
- Ты ее видела - она есть в Музее Революции?!
- Не знаю... - сказала она сухо, - знаю только, что эти револьверы Юровского были изъяты из Музея перед войной сотрудниками НКВД. И все его бумаги тоже. Есть соответствующая запись в описи... Но иначе и быть не могло. Ведь его дочь была посажена.
- Дочь Юровского?! Посажена?
- Ее звали Римма... Была комсомольским вождем, по-моему, одним из секретарей ЦК, отсидела, кажется, больше четверти века в лагерях... Впрочем, если бы эта "Записка" Юровского и была в Музее, тебе, как ты сам понимаешь, ее не дали бы. Документы о расстреле Царской Семьи - это "документы особой секретности".

Она ушла, и я остался с его заявлением. Первым, прочитанным мною добровольным показанием участника...
Значит, все правда! Расстрел был! И через 10 лет Юровский продолжает жить этим расстрелом. Он не может написать обычное заявление. Ипатьевский дом преследует его - "бронированные девицы"... мальчик, которого "достреливают"... И если таково "обычное заявление", какова должна быть его "Записка"! Я понимал: она права - в Музее мне ничего не дадут, но...
Биография Юровского в стиле советских "житий святых" была изложена в книге Я. Резника, изданной небольшим тиражом в Свердловске под гордым названием "Чекист".
В этой книге напечатано завещание коменданта. В нем он опять обращается к своему верному "сынку" - помощнику по расстрелу Г. Никулину. Умирая от мучительной язвы, он вновь вызывает призрак страшного Ипатьевского дома:
"Г.П.Никулину.
Друг мой, жизнь на ущербе. Надо успеть распорядиться последним, что у меня осталось. Тебе передадут список основных документов и опись моего имущества. Документы передай Музею Революции...
Ты мне был, как сын и обнимаю тебя, как сыновей своих. Твой Яков Юровский".
Итак, "документы передай Музею Революции". Круг замкнулся. И я, понимая, что это безнадежно, все-таки пошел в архив Музея. На мой вопрос был ясный ответ: про "Записку" мы даже не слышали...

Тогда я решил составить список учреждений, где работал Юровский. Я начал идти за событиями его жизни... После расстрела и отъезда в Москву коменданту довелось вернуться на Урал. Сначала ему поручают доставить из Перми в столицу "золотой поезд" - сокровища уральских банков.
Августовской ночью 1918 года его жена Муся, дочь Римма - вождь екатеринбургского комсомола, сын Шурик и вернувшийся с ним из Москвы еще один "сынок" Никулин участвуют в погрузке в вагоны бесконечных холщовых мешков с золотом, серебром и платиной. И вновь Юровский - комендант, комендант поезда, и вновь при нем помощник - "сынок" Григорий Никулин.
Приехав в Москву, Юровский получает знакомую работу. Он - в ВЧК. После покушения Фани Каплан на Ленина Юровский включен в группу, которой поручено отыскать эсеров, подозреваемых в связях с Каплан. Он один из самых дотошных следователей. Но Каплан до конца заявляет: она - одна. Каплан была расстреляна.
После сдачи белыми Екатеринбурга Юровский возвращается в город. Он - председатель Собеса и одновременно - один из руководителей ЧК. "Уральский рабочий" регулярно публикует рубрику "Карательная деятельность ГубЧК".
В мае 1921 года его переводят в Москву - на работу в Государственное хранилище ценностей РСФСР (Гохран). Туда, где хранились и сокровища, "отнятые у поработителей". И он преданно сторожит их. "Надежнейшим коммунистом" назвал его Ленин в своем письме к наркому финансов... В конце жизни наш герой уже на прозаических работах - возглавляет завод "Красный Богатырь", Политехнический музей.
Я добросовестно запросил все учреждения, где работал "надежнейший коммунист", о его документах. Или не было никакого ответа, или: "У нас нету никаких бумаг Юровского".
"ЗАПИСКА" ЮРОВСКОГО
Это случилось, когда уже началось рассекречивание архивов.
В маленькой комнатке ЦГАОР (Центрального государственного архива Октябрьской революции), где я занимался, на моем столе лежало дело. У него было любопытнейшее название:
"ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный комитет).
Дело о семье б[ывшего] царя Николая Второго. 1918-1919". (Ф. 601, оп. 2, ед. хр. 35.)
1919 год? Дело о Семье? Но в 1919 году ее уже не существовало!
Значит, в этом деле, принадлежащем ВЦИК, был какой-то документ, касавшийся Семьи, но созданный уже после ее расстрела - в 1919 году!..
С каким нетерпением листал я дело...
Оно начиналось телеграммой о снятии погон с бывшего царя... дальше была знаменитая телеграмма Уралсовета во ВЦИК о расстреле царя... и документы "монархического заговора" - все эти письма за подписью "Офицер"...
И в самом конце дела находились две дурно напечатанные машинописные копии некоего документа - без названия и подписи...
Я начал читать... Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены... Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес - место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи...
Передо мной лежала легендарная "Записка" Якова Юровского.
Удивителен был стиль изложения "Записки". Новая власть предложила вчерашним полуграмотным рабочим, солдатам, матросам - соблазнительную должность - творцов Истории. И, описывая расстрел, Юровский гордо именует себя в третьем лице "комендант" ("ком", как он пишет сокращенно в своей "Записке"). Ибо в ту ночь не было Якова Юровского, но был грозный Комендант - орудие пролетарской мести. Орудие Истории.

Я решил опубликовать этот документ. Шел уже 1989 год - торжество гласности, однако номер журнала "Огонек", где были набраны семидесятилетней давности показания "надежнейшего коммуниста", был все-таки задержан цензурой. Но времена уже изменились - журнал вышел. И еще одна мистическая усмешка судьбы: благодаря цензурной проволочке журнал появился - 19 мая (6 мая по старому стилю!). В день Иова Многострадального! В день рождения императора впервые увидел свет этот страшный отчет о гибели его и Семьи.

"БИРНЭМСКИЙ ЛЕС..."

И пошли бесконечные письма читателей. Ибо очень многие впервые узнали, в какой крови закончилась династия, правившая страной 300 лет!
И вместе с этими откликами шла бесценная почта: я начал получать и в письмах, и телефонными звонками все новые сведения, документы... Исчезнувшие или навсегда засекреченные, они возникли из небытия, и - как в шекспировском "Макбете" - Бирнэмский лес пошел на убийц...

И свершилось то, на что я надеялся: в Музее Революции вдруг тотчас нашлась еще одна копия опубликованной мною "Записки". Но она уже имела и заглавие и подпись:
"Копия документа, переданного моим отцом Яковом Михайловичем Юровским в 1920 г. историку Покров-скому М.Н.".
Копию прислал и заверил своей рукой его сын Шурик (в 1964 году убеленный сединами Александр Яковлевич Юровский).
Но в этом документе уже не было адреса тайной могилы.

Итак, Юровский в 1920 году передал свою "Записку" историку! Но писалась она ранее, в 1919 году, как отчет для власти. Вот почему я нашел ее в фонде ВЦИК.
Впрочем, сам историк Покровский был членом Президиума ВЦИК. Вождь официальной исторической науки относился к "посвященным". И, передавая ему "Записку", Юровский совсем не предполагал, что она будет опубликована. Он писал ее для потомков, для будущей Истории. Его современники были еще слишком несознательны, чтобы знать всю правду о расстреле.
"То, что я здесь расскажу, увидит свет только через много лет..." - напишет Юровский в "Стенограмме воспоминаний участников расстрела" 1924 года, рассказывающей о казни Царской Семьи.

НОВЫЕ ОЧЕВИДЦЫ АПОКАЛИПСИСА

А письма все шли и шли... И вскоре я уже знал, что в маленьком районном архиве в уральском городке на секретном хранении находились показания Александра Стрекотина. Того самого пулеметчика Александра Стрекотина, со слов которого рассказали о расстреле следователю Соколову охранники Летемин и Проскуряков.
И вот оказалось, что он сам оставил воспоминания (они были пересланы мне сразу двумя читателями)... Теперь в моих руках были главные показания. Я называю их главными, ибо Юровский - главный исполнитель, а устный рассказ Стрекотина лежал в основе белогвардейского следствия Соколова.
Причем оба показания были записаны авторами добро-вольно.

Стрекотин служил в охране Ипатьевского дома вместе со своим братом. В охране часто встречались родственники: сын и отец Люхановы, братья Стрекотины... и т. д.
"Личные воспоминания Стрекотина Александра Андреевича, бывшего красноармейца караульной команды по охране царской семьи Романовых и очевидца их расстрела"... Простодушный заголовок сразу дает интонацию и подсказывает, как происходила запись: малограмотный Стрекотин вспоминал, а кто-то (работник местного музея?) записывал.
Воспоминания составлены к юбилею расстрела в 1928 году и впервые частично опубликованы мною через 62 года в журнале "Огонек".
Стрекотин начинает с истории:
"В Сысерти производилась запись добровольцев в команду по охране бывшего царя Николая II и его семьи, прибывшей в то время в Екатеринбург. Вербовали в основном рабочих - из тех, кто был на Дутовском фронте. Желающих нашлось большое количество, и в том числе в команду вступили я и мой старший брат Андрей. Команду нашу поместили в доме напротив - в доме Попова...
Начальником нашей команды был назначен сысертский товарищ Медведев Павел Спиридонович - рабочий, унтер-офицер царской армии, участник боев при разгроме Дутовщины".
А вот описание Семьи:
"В царевнах ничего особенного нет. А я думал, что они какие-то особенные. Ничего особенного. Если их платья и прочие наряды на наших бедных девчат надеть, то многие из них будут особенно прелестны. А царь, так тот по-моему на царя-то и не похож. Экс-император был всегда в одном и том же костюме военной формы защитного цвета. Роста выше среднего. Плотный блондин с серыми глазами. Подвижный и порывистый. Часто подкручивает свои рыжие усы..."

Наконец Стрекотин подходит к описанию той ночи...

И еще отыскался свидетель, глазами которого мы будем глядеть сейчас в ту ночь, - Алексей Кабанов.
О нем я узнал от сына чекиста Медведева-Кудрина. В 1964 году по его просьбе Кабанов в письме подробно описал ту ночь...

И, наконец, верх-исетский комиссар Петр Ермаков - один из самых зловещих участников Ипатьевской ночи. Его "Воспоминания" хранились в секретной папке Свердловского партархива. Они тоже благодаря читателю оказались в моих руках. Передал их мне странный помощник (я еще расскажу подробно о его удивительном визите).

И еще свидетель - чекист Михаил Медведев-Кудрин.
Я много беседовал с его сыном - историком М.М.Медведевым... В его памяти хранятся воспоминания его отца, а в его доме - та черная кожаная куртка чекиста, которая была на его отце в ту ночь.

Получил я от читателей и выписки из "Стенограммы воспоминаний участников расстрела", которую составили в Свердловске в 1924 году. И выписку из удивительной лекции. Ее читал перед партийным активом города, собравшимся в доме Ипатьева - в доме убийства - убийца Юровский...

Так собрались они - добровольные показания находившихся в комнате... Я соединил их с показаниями другого Медведева, Павла - начальника охраны; они были в материалах следствия Соколова...
И случилось невероятное: то, что должно было остаться вечной тайной, предстало во всех деталях... Вся невозможная, нечеловеческая ночь...

"ИСТРЕБЛЕНИЕ РОМАНОВЫХ": ХРОНИКА ИПАТЬЕВСКОЙ НОЧИ

Юровский: "Близко к середине июля Филипп (Голощекин) мне сказал, что нужно готовиться в случае приближения фронта к ликвидации...
Как будто 15-го вечером или 15-го утром он приехал и сказал, что сегодня надо это дело начать ликвидировать...
16.7. была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержавшая приказ об истреблении Романовых... в шесть часов вечера Филипп предписал привести приказ в исполнение. В 12 часов (ночи) должна была приехать машина для отвоза трупов".
Итак, 15 июля, получив от Берзина указание: "пора!" - Голощекин запускает механизм расстрела. Он предупреждает Юровского и 16 июля телеграфирует о предстоящем расстреле в Москву - через Зиновьева.
Голощекин ожидает ответа из Москвы. А пока в Ипатьевском доме вовсю идут приготовления.
Павел Медведев: "Юровский в восьмом часу вечера приказал отобрать у команды и принести ему все револьверы системы "наган". Я отобрал револьверы и принес их в канцелярию коменданта. Тогда Юровский сказал: "Сегодня будем расстреливать семейство все и живших при них доктора и слуг - предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы". Я не спросил, кем и как постановлено".
Юровский: "Увели мальчика... что очень обеспокоило Р[оманов]ых и их людей".
Из дневника царицы: "В 8 часов ужин... Внезапно Лешка Седнев был вызван повидать своего дядю и он исчез - удивлюсь, если все это правда и мы опять увидим мальчика вернувшимся..."
Юровский прав, она не поверила. И, конечно же, это она послала доктора к коменданту.
Юровский: "Приходил д-р Боткин спросить, чем это вызвано. Было объявлено, что дядя мальчика, который был арестован, а потом бежал, теперь вернулся и хочет увидеть племянника. Мальчик на следующий день был отправлен на родину (кажется, в Тульскую губернию)".
Павел Медведев: "Мальчик-поваренок... по распоряжению Юровского был переведен в дом Попова - в помещение караульной команды. Часам к десяти я предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы".
В это ночное дежурство Александр Стрекотин назначен пулеметчиком на нижний этаж. Пулемет стоит на окне, и Стрекотин занимает свое место. Этот пост - совсем рядом с прихожей и той комнатой.
Стрекотин стоит у своего пулемета в темноте, когда по лестнице вдруг раздаются шаги.
Стрекотин: "По лестнице кто-то быстро спустился, молча подошел ко мне и также молча передал мне револьвер. (Это был Медведев.) "Зачем он мне?" - спросил я Медведева.
- Скоро будет расстрел, - сказал он мне и быстро удалился".
Медведев исчез в темноте, а Стрекотин продолжал стоять у своего пулемета.

Из дневника царицы: "Играли в безик с Н[иколаем]. 10.30 - в кровать..."
В это время во дворе на посту номер 7 (напротив зарешеченного окна той комнаты) становится охранник Дерябин. Пост номер 8 - в саду около окна в прихожую - занимает стрелок Клещев. Из прихожей дверь ведет как раз в ту комнату. Дверь раскрыта, и освещенная комната ему хорошо видна.
Только что Клещев и Дерябин узнали от Пашки Медведева, что должно случиться. И они примеряются, как половчее встать, чтобы все увидеть...
К дому Попова подходят двое подвыпивших охранников - Проскуряков и Столов. Начальник охраны Медведев загоняет обоих в баню во дворе дома Попова. В бане они и заснули.
Близится полночь. В комендантской Юровский нервничает, ждет Ермакова с грузовиком. Но грузовик задерживается. Юровский - "непосвященный", он не знает, что Голощекин ждет ответа из Москвы.
Стрекотин: "Скоро спустился с Медведевым Акулов или еще кто-то, не помню. ("Акулов" - это Никулин, его чекистская кличка. - Авт.)...
В этот миг появилась неизвестная мне группа людей, человек шесть-семь. Акулов ввел их в комнату... Теперь окончательно мне стало ясно, что это расстрел..."

Итак, команда латышей-расстрельщиков (это были они) уже ждет. Та комната уже готова, уже пуста, уже вынесли из нее все вещи.
Чего они ждут? Того же, что и Юровский, - когда приедет грузовик и к ним присоединятся последние участники. А в это время Голощекин и Белобородов тоже ждут ответа из Москвы, и грузовик с Ермаковым все задерживается...
В 21 час 22 минуты переправленная Зиновьевым Ленину екатеринбургская телеграмма была в Москве.
По екатеринбургскому времени было 22 минуты двенадцатого. Но к тому времени в Москве уже решили все вопросы.
Акимов: "СНК и ВЦИК написали телеграмму с утверждением решения. Я.М.Свердлов послал меня отнести эту телеграмму на телеграф, который помещался тогда на Мясницкой улице".
В это время в Екатеринбурге на втором этаже Ипатьевского дома спала Семья. Точнее, спал он... А она? Она, наверное, как все последние ночи, вслушивалась в звуки за окном... в эту отдаленную канонаду, сулящую скорое освобождение. И ждала, когда придет долгожданный сон. Конечно же, она должна была услышать шум грузовика, въехавшего во двор. (Ответ из Москвы был получен глубокой ночью, и только около половины второго к дому Ипатьева подъехал грузовик за трупами.)
По паролю "трубочист" ворота раскрываются, грузовик впускают во двор.
Юровский: "Грузовик в 12 часов не пришел, пришел только в 1/2 второго. Это отсрочило приведение приказа в исполнение. Тем временем были сделаны все приготовления, отобраны 12 человек (в т[ом] числе - шесть латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. Двое из латышей отказались стрелять в девиц... Отказались они стрелять в последний момент. Мне пришлось их вывести и заменить другими... Когда приехал автомобиль, все спали".
Павел Медведев: "Еще прежде чем Юровский пошел будить царскую семью, в дом Ипатьева приехали из ЧК два члена. Один - Петр Ермаков (родом с Верх-Исетского завода), а другой неизвестный мне..."
Имя другого "неизвестного" сообщает сам Ермаков: "Получил постановление о расстреле 16 июля в 8 вечера... сам прибыл с двумя своими товарищами - Медведевым и другим латышом, теперь фамилию не помню..."
"Товарищ" Медведев, приехавший с Ермаковым, - бывший матрос, член коллегии Уральской ЧК Михаил Медведев-Кудрин.
(Когда-то в Баку Медведев-Кудрин был в одной подпольной организации РСДРП с Мясниковым. В день Трехсотлетия Романовых они выпустили листовку, где приговорили к смерти Николая. Месяц назад Мясников отчасти исполнил тот приговор - организовал убийство родного брата Николая. Теперь настала очередь Медведеву-Кудрину исполнить обещанное.)
КОМАНДА
Итак, команда в сборе.
Шесть "латышей из ЧК" (кто те неизвестные двое, которые отказались - все-таки отказались!), среди тех, кто не отказался, по легенде, был Имре Надь - буду-щий лидер венгерской революции 1956 года. Во всяком случае, гибель Надя (бессудно расстрелян советскими войсками, ворвавшимися в Будапешт) очень подходит к нашей истории: мистические совпадения, мистические отмщения...
К латышам присоединятся Юровский, Никулин, Ермаков и двое Медведевых - Павел, начальник охраны, и чекист Медведев-Кудрин.
Будет и еще один. Любопытнейший персонаж. К началу расстрела он подоспеет сверху - с чердака, где сейчас стоит он у пулемета: Алексей Кабанов, бывший лейб-гвардеец.
У царя была удивительная зрительная память. Охранник Якимов рассказал следователю Соколову: "Однажды Кабанов дежурил на посту внутренней площадки. Проходивший мимо царь, всмотревшись в Кабанова, остановился: "Вы служили в моем Конном полку?" Кабанов ответил утвердительно".
Теперь прежний лейб-гвардеец Алексей Кабанов служит в ЧК и назначен в Ипатьевский дом начальником пулеметного взвода.
Это "узнавание", возможно, все и решило. У Алексея Кабанова брат на ответственной должности - начальник екатеринбургской тюрьмы. И решил Алексей засвидетельствовать преданность новой власти участием в расстреле...
Павел Медведев: "Часов в двенадцать ночи (по-старому) в третьем часу (по-новому) Юровский разбудил царскую семью... Объявил ли он, для чего их беспокоит и куда они должны пойти, не знаю..."
Стрекотин: "В этот миг послышались электрические звонки. Это будили царскую семью..."
Юровский: "Тогда я пришел и разбудил их. Вышел доктор Боткин, который спал ближе к двери комнаты (нет, не спал доктор - последнее письмо писал, и прервали его на полуслове)... Объяснение было дано такое: "Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний"... Я предложил сейчас же всем одеться. Боткин разбудил остальных. Одевались они достаточно долго, вероятно, не меньше сорока минут... Когда они оделись, я сам их вывел по внутренней лестнице в подвальное помещение...
Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтоб избежать рикошетов), из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Р[омано]вы ни о чем не догадывались".
Павел Медведев: "Наследника царь нес на руках. Государь и наследник одеты были в гимнастерки с фуражками на головах. Государыня и дочери в платьях без верхней одежды. Впереди шел государь с наследником. При мне не было ни слез, ни рыданий и никаких вопросов. Спустились по лестнице, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь в помещение нижнего этажа. Привели их в угловую комнату, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел принести стулья".
Юровский: "Ник[олай] нес на руках Алексея, остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, А[лександра] Ф[едоровна] спросила: "Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?" Ком[ендант] велел внести два стула. Ник[олай] посадил на один А[лексе]я, на другой села А[лександра] Ф[едоровна]. Остальным ком[ендант] велел встать в ряд".
Стрекотин: "Всех их ввели в ту комнату... Рядом с моим постом. Акулов (Никулин) вскоре вышел и, проходя мимо меня, сказал, для наследника понадобилось кресло... видимо, умереть он хочет в кресле... Ну что ж, принесем".
Никулин приносит те два стула, о которых писал Юровский. Один - для царицы, другой - для Алексея. Стулья - не были капризом Александры Федоровны. Она не могла долго стоять, у нее вечно болели ноги. Поэтому и привезла она кресло-каталку. Не мог стоять и мальчик, у которого был тогда приступ болезни. Вот отчего они "захотели умереть в креслах".
Медведев: "Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу арки. За нею встали три дочери. Государь... в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка - высокого роста женщина встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую государыне".
В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки - через окно полуподвальной комнаты: "Они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)".
Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил - Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.
Стрекотин: "Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом: "Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы - сюда... вот так, в ряд..." Арестованные встали в два ряда, в первом ряду - царская семья, во втором - их люди. Наследник сидел на стуле... в первом ряду стоял царь, в затылок ему стоял один из лакеев..."
Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем молебствии, когда раздалось "Со святыми упокой".
Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно построились? Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский: "пережидают возникшую опасность". Почему же они так странно, живописно выстроились? И почему попросили только два стула, ведь "пережидать" придется неизвестно сколько?

ФОТОРАССТРЕЛ

Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей статьи. Он начал сразу: "Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927-1929 годы. Все они давно в могилах - и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня... Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая - и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело - их должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят - о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. - Авт.).
И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились..."

Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: "Станьте налево... а вы направо". И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат...
Юровский: "Когда встали - позвали команду".
Стрекотин: "Группа людей направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты".
Итак, расстрельщики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты. И рядом Стрекотин.
Ермаков: "Тогда я вышел и сказал шоферу: "Действуй". Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле".
Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает работающий мотор и ждет...
Юровский: "Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: "Ввиду того, что их родственники продолжают наступление на Сов[етскую] Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде - лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: "Что? Что?"
Стрекотин: "Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги... Потом он читал приговор. Но не успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил... И Юровский читал вторично".
Юровский: "Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться... Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд".

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ

"Переспросил" - и "больше ничего не произнес"! Так пишут Юровский и Стрекотин.
Но царь сказал еще несколько слов... Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.
Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но это не забыл. И даже иногда об этих словах рассказывал.
Из письма А.Л.Карелина (Магнитогорск): "Помню, Ермакову был задан вопрос: "Что сказал царь перед казнью?" "Царь, - ответил он, - сказал: "Вы не ведаете, что творите".
Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее - этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя - Сергея Александровича. Царь повторил их. Как повторяла, должно быть, на дне шахты Элла: "Прости им... не ведают, что творят".
И через несколько месяцев их повторил другой Романов - великий князь Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда поведут его на расстрел...
"Тюремный сторож говорил, что когда Дмитрий Константинович шел на расстрел, то повторял слова Христа: "Прости им, Господи, не ведают, что творят..." (Из воспоминаний великого князя Гавриила Константиновича "В Мраморном дворце".)

Его последние слова... В тот миг и завершилась история о Прощении.

И сразу после чтения бумаги Юровский рывком выхватил свой "кольт".
Юровский: "Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее..."
Стрекотин: "При последнем слове он моментально вытащил из кармана револьвер и выстрелил в царя. Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели".
Юровский: "Ник[олай] был убит самим комендантом наповал... Затем сразу же умерла А[лександра] Ф[едоровна]..."
Юровский пишет, что это он убил царя. И Стрекотин тоже видел, как Юровский, прочтя бумагу, тотчас вырвал руку с пистолетом и выстрелил в царя. Впрочем, у Юровского в тот день было с собой два пистолета...
Юровский: "Один системы "кольт" номер 71905 с обоймой и семью патронами и второй системы "маузер" за номером 167177 с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук... Из "кольта" мною был наповал убит Николай".
Но Стрекотин следил тогда только за читающим Юровским, и только его руку, направленную на бывшего самодержца всея Руси, видел охранник.
Но еще двое стрелявших будут утверждать, что царя застрелили они...
Сын чекиста Медведева: "Царя убил отец... Как я уже говорил, у них было договорено, кто в кого стреляет. Ермаков - в царя. Юровский взял царицу, а отец - Марию. Но когда они встали в дверях, отец оказался прямо перед царем. Пока Юровский читал бумагу, он стоял и все рассматривал царя. Он никогда его не видел так близко. И сразу, как только Юровский повторил последние слова, отец их уже ждал и был готов и тотчас выстрелил. И убил царя. Он сделал свой выстрел быстрее всех... Только у него был "браунинг". У "маузера", "нагана" и "кольта" надо взводить курок, и на это уходит время. У "браунинга" - не надо..."
Но и Ермаков, которому, по уговору, "принадлежал царь", утверждал: "Я дал выстрел в него в упор, он упал сразу..."

Впрочем, уверен, что все толпившиеся в дверях страшной комнаты - 12 революционеров - пришли, чтобы убить царя. И все 12 сначала послали в него свои пули. И торжествующая надпись по-немецки, оставленная на стене кем-то из "латышей" - "В эту ночь Валтасар был убит своими холопами", - была буквальной.
Вот отчего с такой силой Николай сразу опрокинулся навзничь...
А потом они уже принялись за остальных. И пошла беспорядочная пальба.

Алексей Кабанов: "Я хорошо помню: когда мы все участвующие в казни подошли к раскрытой двери помещения, то получилось три ряда стреляющих из револьверов, причем второй и третий ряды стреляли через плечи впереди стоящих. Рук, протянутых с револьверами в сторону казнимых, было так много и они были так близки друг к другу, что впереди стоящий получал ожог тыловой стороны кисти руки от выстрелов позади стоящего соседа".
Все пространство крохотной комнаты казни они отдали одиннадцати несчастным... И те метались в этой клетке, а 12 стрелков, разобравших свои жертвы, непрерывно палили из горловины двустворчатой двери, обжигая огнем выстрелов стоящих впереди.
И руки с револьверами торчали из двери...
Сын чекиста Медведева: "У отца был ожог шеи, а Юровскому обожгло палец". (Да, они оба были в первом ряду!)
Юровский: "А[лексе]й и три из его сестер, фрейлина и Боткин были еще живы. Их пришлось пристреливать. Это удивило ком[енданта], т. к. целили прямо в сердце. Удивительно было и то, что пули от "наганов" отскакивали от чего-то рикошетом и как град прыгали по комнате..."
Итак, царь лежал, сраженный первыми выстрелами, сраженный - всеми. Лежала и царица, убитая на стуле, и черноватенький слуга Трупп, который рухнул вслед за своим господином. И Боткин, и повар Харитонов. А девушки все еще жили...
Пули странно отскакивали от них. Пули летали по комнате. И Демидова металась с визгом... Она закрывалась подушкой, и пулю за пулей они всаживали в эту подушку.
Почти в безумии, бесконечно палила команда. В пороховом дыму еле видна лампочка... Лежащие фигуры в лужицах крови... с пола протягивал руку, защищаясь от пуль, странно живучий мальчик. И Никулин в ужасе, не понимая, что происходит, палил в него, палил.
Юровский: "Мой помощник израсходовал целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с дочерями)".
И тогда комендант вступил в лютый, едкий дым.
Юровский: "Остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы "кольта", а также заряженного "маузера" ушли на достреливание дочерей Николая и странную живучесть наследника".
Двумя выстрелами он закончил эту "живучесть". Так он считал. И мальчик затих. Бойня заканчивалась.
Кабанов: "Две младшие дочери царя, прижавшись к стенке, сидели на корточках, закрыв головы руками, а в их головы в это время двое стреляли... Алексей лежал на полу, в него также стреляли. Фрельна (т. е. фрейлина - как и Юров-ский, так он называл служанку Демидову. - Авт.) лежала на полу еще живая. Тогда я вбежал в помещение казни и крикнул - прекратить стрельбу, а живых докончить штыками... Один из товарищей стал вонзать в грудь фрельны штык американской винтовки "винчестер". Штык вроде кинжала, но тупой и грудь не пронзил. Она ухватилась обеими руками за штык и стала кричать... Потом ее добили прикладами ружей".
Теперь все одиннадцать были на полу - еле видные в этом дыму.
Павел Медведев: "Кровь текла потоками. При моем появлении наследник был еще жив - стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина вызвала во мне тошноту".
Сын чекиста Медведева: "Когда Павел Медведев вернулся - подошел уже к лежащему царю. И разрядил револьвер. Многие потом в него револьверы разрядили".
Стрекотин: "Дым заслонял электрический свет. Стрельба была прекращена. Были раскрыты двери комнаты, чтобы дым рассеялся... Начали забирать трупы..."
Надо было побыстрее выносить. Пока над городом висела июльская ночь, должен был тронуться этот грузовик. Быстро, поспешно переворачивали трупы, проверяя пульс. Спешили. Чуть светила лампочка в пороховом дыму.
Юровский: "Вся процедура, считая проверку (щупанье пульса и т. д.) взяла минут двадцать".
Трупы нужно было нести через все комнаты нижнего этажа к парадному подъезду, где стоял грузовик с шофером Люхановым.
Видимо, Павел Медведев придумал выносить их в простынях, чтобы кровью не закапать комнаты. Отправился наверх - в царские комнаты. И когда собирал простыни в спальне княжон, снял чехол с кровати и руки, запачканные царской кровью, обтер. И в угол бросил. И нашли потом чехол - с его, Медведева, кровавыми пальцами.
Павел Медведев: "Трупы выносили на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятых от стоящих во дворе саней".
Стрекотин: "Первый был вынесен труп царя. Трупы выносили на грузовой автомобиль..."
На дне автомобиля постелили брезент, который лежал в кладовой, укрывая их вещи. Теперь он укрывал дно грузовика от царской крови.
В широкой супружеской простыне первым выносили царя. Отца семейства. Потом понесли дочерей.
Стрекотин: "Когда ложили на носилки одну из дочерей, она вскричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя, при раскрытых дверях выстрелы могли быть услышаны на улице. По словам товарищей из команды, они были слышны на всех постах".

И когда убитая княжна с криком поднялась в простыне и зашевелились на полу ее сестры - ужас охватил команду.
Они еще не знали тогда "причину странной живучести", как назовет ее Юровский. И им показалось, что само небо против них. И опять не сплоховали чекисты. Ермаков подал пример. Он не боялся неба.
Стрекотин: "Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живыми"...
Ливадийский дворец, детские балы, роскошь Зимнего, ожидание любви - все заканчивалось на грязном полу, под пыхтение бывшего каторжника. В невозможной боли под тупым штыком.
Юровский: "Когда одну из девиц пытались доколоть штыком, то штык не мог пробить корсаж..."

Но мы запомним: когда несли на грузовик - расстрелянная оказалась живой. А ведь "проверяли пульсы".
Впрочем, "проверять" - это только на бумаге легко писать, какая тут была проверка - в этом дыму, в этом ужасе, в этой лихорадке среди "лужиц крови".
И опять в грузовик несли трупы. Перед тем как вынести - обирали: снимали драгоценности и ценные вещи.
Как сказано в показаниях Соколову, Стрекотин сразу начал обыскивать лежавших - снимать драгоценности.
Но про свое усердие Стрекотин не пишет: "При выносе трупов некоторые из наших товарищей стали снимать находящиеся при трупах разные вещи, как-то: часы, кольца, браслеты, портсигары и другие вещи. Об этом сообщили тов. Юровскому, и он поспешил вернуться вниз. В это время уже выносили последний труп. Тов. Юровский остановил нас и предложил добровольно сдать снятые с трупов разные вещи. Кто сдал полностью, кто часть, а кто и совсем ничего не сдал..."
Юровский: "Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль выстланный сукном (чтоб не протекала кровь). Тут начались кражи: пришлось поставить трех надежных товарищей для охраны трупов, пока продолжалась переноска (трупы выносили по одному). Под угрозой расстрела все похищенное было возвращено (золотые часы, портсигар с бриллиантами и т. д.)".
Сын чекиста Медведева: "Когда в Ипатьевском доме снимали драгоценности с мертвых Романовых, моментально исчезли часы. И с убитого Боткина тоже успели снять часы. Тогда Юровский сказал: "Мы сейчас выйдем, а через 3 минуты вернемся. Чтоб часы были". И он вышел из комнаты с моим отцом. И через 3 минуты вернулся. И часы - на месте. Юровский тщательно следил, чтоб ничего не украли. Когда царь упал, его фуражка откатилась в угол. И один из охранников, выносивших трупы, взял фуражку царя... Юровский кивком головы тотчас указал отцу. На следующий день отец пошел за фуражкой. Оказалась - самая обычная, без инициалов... Отец снял с нее кокарду. Кокарда долго была у нас в доме. Я маленький с нею играл... Потом при переездах она куда-то делась".
Теперь Царская Семья лежала на грузовом автомобиле, укрытая брезентом... кто-то нашел крохотную мертвую собачку - ее прижимала к себе одна из великих княжон... она лежала на полу с этой собачкой. Трупик собачки зашвырнули в грузовик - пусть охраняет Царскую Семью...
Юровский: "Ком[енданту] было поручено только привести в исполнение приговор, удаление трупов и перевозка лежала на обязанности тов. Ермакова (рабочий Верхне-Исетского завода, бывший политкаторжанин). Он должен был приехать с автомобилем и был впущен по условному паролю "трубочист". Опоздание автомобиля внушило ком[енданту] сомнения в аккуратности Ермакова и ком[ендант] решил проверить сам всю операцию до конца. Около трех часов выехали на место, которое должен был приготовить Ермаков за Верхне-Исетским заводом. Сначала предполагалось везти на автомобиле, а после известного места на лошадях (т. к. автомобиль дальше проехать не мог, местом выбранным стала брошенная шахта)".
Двое суток предстоит провести Юровскому и Ермакову вместе с этими трупами. Неразлучно.
Захоронение Царской Семьи описано Юровским очень подробно. И, возможно, скрывает почти фантастическую историю. И вот здесь прервемся... Мы еще вернемся к страшному грузовику, который едет сейчас по ночному городу...
Открылись ворота дома - и в наступавшем рассвете на Вознесенский проспект выехал грузовик.
Стрекотин: "Когда были вынесены трупы и ушла автомашина, только после этого наша смена была снята с дежурства".


© Copyright Эдвард Радзинский
© Copyright Издательство "Вагриус"

The Russian Empire - Российская империя

на головную страницу сайта | к оглавлению раздела