Начались судебные процессы. И в каждом из них главным свидетелем обвинения выступал Адам Казимирович. Его правдивые рассказы сбивали подсудимых с ног, и они жалобно признавались во всем. Он погубил множество учреждений. Последней его жертвой пало филиальное отделение областной киноорганизации, снимавшее в Арбатове исторический фильм «Стенька Разин и княжна». Весь филиал упрятали на шесть лет, а фильм, представлявший узко-судебный интерес, был передан в музей вещественных доказательств, где уже находились охотничьи ботфорты из кооператива «Линеец».
После этого наступил крах. Зеленого автомобиля боялись, как чумы. Граждане далеко обходили Спасо-Кооперативную площадь, на которой Цесаревич водрузил полосатый столб с табличкой «Биржа автомобилей». В течение нескольких месяцев Цесаревич не заработал ни копейки и жил на сбережения, сделанные им во время ночных поездок.
Тогда он пошел на жертвы. На дверце автомобиля он вывел белую и на его взгляд весьма заманчивую надпись «Эх, прокачу!» и снизил цену с пяти рублей в час до трех. Но граждане и тут не переменили тактики. Шофер медленно колесил по городу, подъезжал к учреждениям и кричал в окна:
— Воздух-то какой! Прокатаемся, что ли? Должностные лица выглядывали из окон и под грохот ундервудов отвечали:
— Сам катайся! Душегуб!
— Почему же душегуб? — чуть не плача спрашивал Цесаревич.
— Душегуб и есть, — отвечали служащие, — под выездную сессию подведешь!
— А вы бы на свои катались! — запальчиво кричал шофер. — На собственные деньги!
При этих словах должностные лица юмористически переглядывались и запирали окна. Катанье в машине за свои деньги казалось им просто глупым.
Владелец «Эх, прокачу!» рассорился со всем городом. Он уже ни с кем не раскланивался, стал нервным и злым. Завидя какого-нибудь совслужа в длинной кавказской рубашке с баллонными рукавами, он подъезжал к нему сзади и с сатанинским смехом кричал:
— Мошенники! А вот я вас сейчас под показательный подведу! Под сто девятую статью!
Совслуж вздрагивал, индифферентно оправлял на себе поясок с серебряным набором, которым обычно украшали сбрую ломовых лошадей, и, делая вид, что крики относятся не к нему, ускорял шаг. Но мстительный Цесаревич продолжал ехать рядом и дразнил чиновника монотонным чтением карманного уголовного требника:
— Присвоение должностным лицом денег, ценностей или иного имущества, находящегося в его ведении в силу его служебного положения, карается...
Совслуж трусливо убегал.
— Лишением свободы, — кричал Цесаревич вдогонку, — на срок до трех лет! Но все это если и приносило удовлетворение шоферу, то только моральное.
Материальные дела его были отвратительны. Сбережения подходили к концу. Надо было принять какое-то решение. Дальше так продолжаться не могло.
В таком жалком состоянии застали шофера молочные братья Остап и Балаганов. Они проходили через площадь и, заинтересовавшись забавной машиной, остановились, чтобы получше ее рассмотреть.
— Оригинальная конструкция, — сказал Остап, — заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной машины Зингера? Небольшое приспособление — и получилась сноповязалка системы «Мак-Кармик».
— Отойди! — угрюмо сказал Цесаревич.
— То есть как это «отойди»! Зачем же вы поставили на своей молотилке рекламное клеймо «Эх, прокачу»? Может быть, мы с приятелем желаем совершить деловую поездку? Может быть, мы желаем эх-прокатиться?
И первый раз за арбатовский период жизни на лице Адама Казимировича появилась улыбка. Он выскочил из машины и проворно завел тяжело застучавший мотор.
— Пожалуйте, — сказал он, — куда везти?
— На этот раз — никуда, — заметил Балаганов, — денег нету! Ничего не поделаешь, папаша, бедность.
— Все равно, садись! — закричал Цесаревич отчаянно. — Повезу даром! Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!
— Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, — сказал Остап, влезая в машину. — Кстати, о гостеприимстве. Из чего вы заключили, что мы способны танцевать в голом виде?
— Тут все такие, — ответил шофер, выводя машину на главную улицу, — государственные преступники!
И, томимый желанием с кем-нибудь поделиться, он рассказал сынам лейтенанта Шмидта всю историю падения города Арбатова, под развалинами которого барахтается сейчас его зеленый автомобиль.
— Да, — сказал Остап, — трудно теперь честному человеку. Можете считать, что ваша жизнь в Арбатове кончилась.
— Куда ехать? — с тоской спросил Цесаревич. — Куда податься? Остап подумал, переглянулся с Балагановым и ответил:
— Мир стонет под игом социального неравенства. Наше положение резко отличается от вашего. Вы не знаете, куда ехать, но имеете средства передвижения. У нас этих средств нет, но мы знаем, куда ехать. Хотите, поедем вместе?
— Куда? — спросил шофер.
— В Одессу, — сказал Остап. — У нас там небольшое интимное дело. А вам работа найдется. В Одессе ценят предметы старины и охотно на них катаются. Поедем?
