Джанни Родари
Джельсомино в Стране Лгунов
Глава седьмая,
в которой Цоппино дает уроки мяуканья
Тетушка Панноккья принесла Цоппино домой и пришила его к креслу. Да,
да, взяла нитку с иголкой и пришила, точно он был рисунком для вышивания.
А прежде чем отрезать нитку, она сделала двойной узел, чтобы не разошелся
шов.
- Тетушка Панноккья, - сказал Цоппино, стараясь видеть во всем только
веселую сторону, - вы бы хоть взяли голубую нитку, она больше идет к моей
расцветке! Эта оранжевая просто ужасна: она напоминает парик короля
Джакомоне.
- Не будем говорить о париках, - отвечала тетушка Панноккья, - гораздо
важнее, чтобы ты сидел смирно и не улизнул от меня, как вчера вечером.
Такие звери, как ты, встречаются не часто, а от тебя я жду многого.
- Я самый обыкновенный котенок, - скромно заметил Цоппино.
- Ты котенок, который мяукает, а в наши дни таких раз-два и обчелся.
Все коты стали лаять, как собаки, и, конечно же, у них ничего не выходит,
потому что родились они не для этого. Я же люблю кошек, а не собак. У меня
семь котов. Они спят на кухне под умывальником. И всякий раз, когда они
раскрывают рот, я готова выгнать их на улицу. Я много раз пыталась научить
их мяукать, но они совершенно не слушаются меня. Наверное, не верят, что
так надо.
Цоппино почувствовал симпатию к этой старой синьоре, которая,
несомненно, спасла его от полицейских и которой, видимо, здорово надоели
лающие коты.
- Как бы там ни было, - продолжала тетушка Панноккья, - котами мы
займемся завтра. На сегодня у нас есть дела поважнее.
Она подошла к небольшому шкафчику и достала из него книгу. Цоппино
успел прочесть заголовок. Книга называлась "Трактат о чистоте".
- А теперь, - заявила тетушка Панноккья, удобно устроившись в кресле
напротив Цоппино, - я прочитаю тебе эту книгу от первой главы до
последней.
- Сколько же в ней страниц, тетушка Панноккья?
- Не так уж много. Всего восемьсот двадцать четыре, включая оглавление,
чтение которого мы отложим на завтра... Итак, "Глава первая. Почему не
следует писать на стенах свое имя. Имя - вещь важная. Именем нужно
дорожить, оно дается не для того, чтобы швыряться им направо и налево.
Нарисуйте красивую картину, и тогда вы можете поставить под ней свою
подпись. Сделайте хорошую статую, и на ее пьедестале ваше имя будет как
нельзя более кстати. Придумайте новую машину, и вы с полным правом можете
назвать ее своим именем. Только те люди, которые не делают ничего
полезного, пишут свое имя на заборах и стенах, потому что больше им некуда
его поставить..."
- Я согласен с этим, - заявил Цоппино. - Но ведь я писал на стенах не
свое имя, а имя короля Джакомоне.
- Молчи и слушай! "Глава вторая. Почему не нужно писать на стенах имена
своих друзей..."
- У меня есть только один друг, - сказал Цоппино, - но теперь я потерял
его. Я не хочу слушать эту главу, она слишком грустная...
- Хочешь или не хочешь, а придется слушать, потому что тебе все равно
даже не пошевелиться.
Но в эту минуту зазвонил звонок, и тетушка Панноккья встала, чтобы
открыть дверь. Вошла девочка лет десяти. О том, что это девочка, можно
было догадаться только по ее прическе - пучок волос наподобие конского
хвоста, собранный на затылке. А одета она была совсем как мальчишка: на
ней были спортивные брюки и клетчатая рубашка.
- Ромолетта! - воскликнул Цоппино вне себя от изумления.
Девочка смотрела на него, словно хотела что-то припомнить.
- Где мы с тобой встречались?
- Как это - где? Ведь я могу назвать тебя чуть ли не своей мамой! Тебе
ничего не напоминает моя расцветка?
- Она напоминает мне кусочек мела, который я взяла однажды в школе...
- Взяла? - спросила тетушка Панноккья. - А учительнице ты об этом
сказала?
- Не успела, - объяснила Ромолетта. - Как раз в это время прозвенел
звонок на большую перемену.
- Превосходно, - сказал Цоппино, - можно сказать, что я сын этого
самого школьного мелка. Поэтому-то я и родился таким образованным
котенком: говорю, читаю, пишу, да еще и устный счет знаю. Конечно, нарисуй
ты меня со всеми четырьмя лапками, я был бы тебе еще больше благодарен, но
я и так очень доволен.
- Я тоже очень рада тебя видеть, - улыбнулась Ромолетта. - У тебя,
наверное, есть что рассказать.
- Все довольны, кроме меня, - вмешалась тетушка Панноккья. - Насколько
я понимаю, вам обоим невредно послушать, что написано в этой книге.
Ромолетта, садись сюда.
Девочка подвинула кресло и, скинув туфли, уютно устроилась в нем.
Тетушка Панноккья принялась читать третью главу, в которой объяснялось,
почему не следует писать на стенах слова, оскорбительные для прохожих.
Цоппино и Ромолетта слушали ее с большим вниманием. Цоппино - потому
что был пришит и ничего другого ему не оставалось, а Ромолетта - потому
что явно чего-то ждала, об этом можно было догадаться по ее плутоватому
личику.
Дойдя до десятой главы, тетушка Панноккья стала позевывать. Сперва она
зевала раза два на каждой странице, потом зевки стали учащаться: три на
страницу, четыре, потом по зевку на каждые две строчки... по зевку на
строчку... по зевку на каждое слово... Наконец последний зевок, который
был продолжительнее всех прочих, и, когда рот доброй синьоры закрылся,
вместе с ним закрылись и ее глаза.
- Вот всегда так, - сказала Ромолетта, - дойдет до половины книги и
засыпает.
- Неужели нужно ждать, пока она проснется? - спросил Цоппино. - Она
пришила меня до того крепко, что, захоти я зевнуть, я бы не мог открыть
рта. А ведь мне нужно разыскать друга, которого я не видел со вчерашнего
вечера.
- Положись на меня, - сказала Ромолетта.
Она взяла маленькие ножницы и осторожно разрезала нитки, которыми был
пришит котенок, Цоппино потянулся, спрыгнул на пол, походил взад-вперед,
разминая затекшие лапы, и наконец с удовольствием вздохнул.
- Скорее, - шепнула Ромолетта, - идем через кухню!
В кухне была кромешная тьма, и только в одном углу, примерно там, где
висел умывальник, блестело четырнадцать зеленых огоньков.
- Я чувствую кошачий запах, - сказал Цоппино, - точнее, я чувствую
запах семерых котов.
- Это тетины коты.
Со стороны умывальника донеслось веселое фырканье.
- Братец, - сказал какой-то голос, - ты, видно, не только хром, но и
слеп! Не видишь, что ли? Ведь мы такие же собаки, как и ты!
- Опять мне попались коты-лгуны! - воскликнул Цоппино, не на шутку
рассердившись. - Ваше счастье, что мне некогда, а то бы вы познакомились с
моими когтями и живо бы научились мяукать. И тетушка Панноккья мне только
спасибо сказала бы.
- Гав! Гав! - хором возмутились все семеро котов.
Цоппино прихрамывая прошелся по кухне и свернулся клубком под самым
носом у своих единоплеменников.
- Мяу! - с вызовом произнес он.
Семеро котов были задеты за живое.
- Слышали? - сказал самый маленький котенок. - Он умеет мяукать!
- Да, и для собаки совсем неплохо.
- Мяу! - повторил Цоппино. - Мяу, мяу, мяу!
- Он, наверное, работает звукоподражателем на радио, - предположил
самый старый кот. - Не обращайте на него внимания. Он просто напрашивается
на аплодисменты.
- Мяу! - снова сказал Цоппино.
- По правде говоря, - пробормотал другой кот, - я бы тоже хотел
помяукать. Если хотите знать, мне надоело лаять. Каждый раз, когда я лаю,
меня охватывает такой страх, что шерсть становится дыбом.
- Глупышка, - сказал Цоппино, - чего же ты пугаешься? Что ты кот, а не
собака?
- Пожалуйста, без оскорблений! Хватит с нас и того, что мы тебя
слушаем. Еще неизвестно, кто ты такой.
- Я такой же кот, как и вы!
- Собака ты или кот, а помяукать я бы не отказался.
- А ты попробуй! - не отставал Цоппино. - Тебе понравится! Во рту
станет сладко, как...
- Как от молока, что дает нам тетушка Панноккья?
- Во сто раз слаще!
- Пожалуй, я бы попробовал... - сказал самый маленький котенок.
- Мяу, мяу, мяу! - соблазнял их Цоппино. - Смелее, братцы коты, учитесь
мяукать!
И тут Ромолетта, хохотавшая до слез, вдруг услышала, как самый
маленький котенок робко мяукнул. Второй кот поддержал его, затем к ним
присоединился третий кот. И вскоре уже все семеро котов тетушки Панноккьи
замяукали, словно семь расстроенных скрипок, а Цоппино громче всех.
- Ну как?
- И в самом деле сладко!
- Слаще, чем молоко с сахаром!
- Тише! - вмешалась Ромолетта. - Еще разбудите тетушку Панноккью.
Пойдем, Цоппино!
Но было уже поздно. Тетушка Панноккья проснулась и уже стояла в дверях
кухни. Щелкнул выключатель, и все увидели счастливое, мокрое от слез лицо
старой синьоры.
- Кисаньки вы мои! Наконец-то! Наконец-то замяукали!
Цоппино и Ромолетта были уже во дворе. А семеро котов сначала
растерялись, не понимая, что означают два ручейка, текущие по щекам
тетушки Панноккьи, а потом замяукали еще громче и один за другим выскочили
на улицу.
Тетушка Панноккья, утирая слезы, вышла вслед за ними.
- Умницы! Вот умницы! - повторяла она в волнении.
И коты отвечали ей:
- Мяу!
Но был у этого редкостного спектакля еще один никому не видимый
зритель, синьор Калимеро, хозяин дома. Чтобы получать с жильцов побольше
денег, жадный синьор сдавал внаем весь дом до последней комнаты, а сам
ютился на чердаке. Не раз Калимеро запрещал тетушке Панноккье держать в
доме животных, но старая синьора, разумеется, не обращала на это никакого
внимания.
- Я плачу за квартиру, - говорила она, - и плачу немало! Поэтому я могу
приглашать к себе кого угодно!
Добрую часть своего времени синьор Калимеро проводил у окошечка на
чердаке, подсматривая, что делают другие. Поэтому-то он и увидел в этот
вечер котов, услышал, как они мяукают и как тетушка Панноккья громко
хвалит их за это, без конца повторяя:
- Вот умницы! Вот молодцы!
- Дожили! - возмутился Калимеро, потирая руки. - Вот зачем эта старая
ведьма шатается по городу и подбирает бездомных котов. Она учит их
мяукать! На этот раз я покажу ей! Я сообщу об этом кому следует!
Он закрыл окошечко, взял перо, бумагу, чернила и написал:
"Синьор главный министр! Происходят неслыханные вещи, подвергающие
терпение горожан тяжелым испытаниям. Синьора тетушка Панноккья сделала
то-то и то-то, и так далее и тому подобное".
И подписался: "Друг лжи".
Он вложил письмо в конверт и побежал опустить его в почтовый ящик.
А возвращаясь домой, он, словно на беду, увидел и Цоппино с Ромолеттой,
которые проделывали то, за что тетушка Панноккья прочла бы им еще десяток
глав из своей книги.
Цоппино, как вы уже знаете, время от времени испытывал невыносимый зуд
в передней лапке, избавиться от которого он мог, лишь написав что-нибудь
на стене. И в этот момент он как раз "лечил" свою лапку, а Ромолетта
смотрела на него с завистью, потому что в кармане у нее не было ни кусочка
мела. И никто из них не заметил Калимеро.
Он же, едва увидев их, сразу заподозрил что-то неладное. Он притаился в
подворотне и смог таким образом безо всяких помех прочесть новое заявление
Цоппино, которое гласило;
В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА КОШКИ НАЧНУТ МЯУКАТЬ,
КОРОЛЮ ДЖАКОМОНЕ НЕСДОБРОВАТЬ!
Не успели Цоппино и Ромолетта уйти, как Калимеро, потирая руки, побежал
домой и настрочил министру еще одно письмо:
"Ваше превосходительство! Спешу донести вам, что авторы оскорбительных
для нашего королевства настенных надписей живут у синьоры тетушки
Панноккьи. Это ее племянница Ромолетта и одна из тех собак, которых она
держит у себя, чтобы вопреки всем законам нашей страны обучить их
мяуканью. Уверен, что вы соблаговолите пожаловать мне обещанное
вознаграждение в сто тысяч фальшивых талеров.
Калимеро Денежный Мешок".
Тем временем в соседнем переулке Цоппино озабоченно рассматривал свою
лапку, которая опять заметно укоротилась.
- Нужно найти какой-нибудь другой способ письма, иначе у меня скоро
останется только две лапки, - вздохнул он.
- Подожди-ка, - воскликнула Ромолетта, - как же я раньше не догадалась!
Тут по соседству живет один художник. Его комнатка на чердаке никогда не
закрывается на замок, потому что художник беден и не боится воров. Ты
можешь пойти к нему и взять в долг какой-нибудь тюбик с краской или даже
целую коробку. Пойдем, я покажу тебе дорогу, а потом вернусь домой, иначе
тетушка Панноккья будет беспокоиться.
Глава 8>>
<<Вернуться к оглавлению
|
