Гатчина

1 2 3

(Из сборника статей автора "Издалека", Париж, 1922 год)

I

Последний акт борьбы Революционного Временного Правительства с большевиками справа и слева продолжался с 24-го октября по 1-ое ноября 1917 г. Да, я в особенности настаиваю на том, что мы боролись сразу на два фронта. И никто никогда не будет в состоянии опровергнуть ту несомненную связь, которая существовала между большевистским восстанием и усилиями реакции свергнуть Временное Правительство и повернуть государственный корабль вспять к берегу социальной реакции.

После безуспешной для заговорщиков и столь несчастной для государства попытки свергнуть Временное Правительство вооруженной рукой ген. Корнилова, общественные группы, поддерживавшие "диктатора" и связанные с ним_ постановили: не оказывать правительству в случае столкновения его с большевиками никакой помощи. Их стратегический план состоял в том, чтобы сначала не препятствовать успеху вооруженного восстания большевиков, а затем, после падения ненавистного Временного Правительства, быстро подавить большевистский "бунт". Таким образом должны были быть достигнуты, наконец, цели, поставленные корниловскому восстанию.

Военные и штатские стратеги, авторы этого замечательного плана, были твердо убеждены в том, что большевистский триумф не представит собой никакой серьезной опасности, и что в 3-4 недели "здоровые элементы" русского народа справятся с бунтующей массой и установят в России "сильную власть". Увы, выполнив блестяще первую, так сказать, пассивную часть своего плана,- "свергнув" руками большевиков Временное Правительство, наши "патриоты" оказались совершенно неспособными к осуществлению его второй, активной, действенной части,- оказались неспособными победить большевиков не только в три месяца, но и в три года!..

Около 20 октября начали большевики осуществлять в С-Петербурге свой план вооруженного восстания для свержения Временного Правительства во имя "мира, хлеба и скорейшего созыва Учредительного Собрания". Эта подготовка шла довольно успешно, в частности и потому, что остальные социалистические партии и советские группировки, относясь ко всем сведениям о готовящихся событиях, как к "контрреволюционным измышлениям", даже не пытались своевременно мобилизовать свои силы, способные в нужный момент оказать сопротивление большевистским затеям, так сказать, внутри самой "революционной демократии". С своей стороны, правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловской авантюрой С.-Пб. гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в С.-Пб. войска, и первые эшелоны с северного фронта должны были появиться в столице 24 октября.

В то же время полк. Полковников, командующий войсками С.-Пб. военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа. Ему же было предложено своевременно взять на учет, сорганизовать все верные долгу части Того же гарнизона. Полк. Полковников каждое утро лично представлял мне рапорт, при чем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках частей, которыми может располагать правительство, "вполне достаточно" для того, чтобы справиться с готовящимся восстанием. К великому сожалению, мы, члены правительства, слишком поздно узнали, что как сам Полковников, так и часть его штаба вели в эти роковые дни двойную игру и примыкали как раз к той части офицерства, в планы которого входило свержение Временного Правительства руками г.г. большевиков.

24 октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось. Около 11 час. утра я явился в заседание Совета Республики и попросил Н. Д. Авксентьева, председателя Совета, предоставить мне, как председателю Временнаго Правительства, немедленно слово для срочнаго сообщения, которое я должен сделать Совету Республики. Получив слово, я заявил, что в моем распоряжении находятся бесспорные доказательства организации Лениньгм и его сотрудниками восстания против Революционного Правительства. Я заявил, что все возможные меры для подавления восстания приняты и принимаются Вр. Пр., что оно будет до конца бороться с изменниками родины и революции, что оно прибегнет без всяких колебаний к военной силе, но что для успешности борьбы правительству необходимо немедленное содействие всех партий и групп, представленных в Совете Республики, нужна помощь всего народа. Я потребовал от Совета Республики всей меры доверия и содействия. Для того, чтобы восстановить себе атмосферу того времени, представить себе настроение собравшихся, достаточно вспомнить, что во время моей речи члены Совета Республики не раз, стоя, с особым подъемом, свидетельствовали о своей полнот солидарности с Временным Правительством в его борьбе с врагами народа. В минуты этого всеобщего национального взрыва только некоторые вожди партий и группировок, тесно связанных с двумя крайними флангами русской общественности, не могли преодолеть в себе жгучей ненависти к правительству Мартовской Революции: они продолжали сидеть, когда все собрание поднималось, как один человек. Эти "непримиримые" были- с.-д. интернационалист Мартов, к.-д. Милюков и два-три корниловских казака.

Уверенный в том, что представители нации до конца сознали всю исключительную тяжесть и ответственность положения, я, не ожидая голосования Совета, вернулся в штаб к прерванной срочной работе, уверенный, что не пройдет и 1 1/2 час., как я получу сообщение о всех решениях и деловых начинаниях Совета Республики в помощь правительству.

Ничего подобного не случилось. Совет, раздираемый внутренними распрями и непримиримыми разноречиями мнений, до поздней ночи не мог вынести никакого решения. Вожди всех антибольшевистских и демократических партий, вместо того, чтобы спешно организовывать силы своих партий для трудной борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные ссоры и споры.

А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверждения о "каком-то" большевистском восстании являются измышлениями "контр-революционеров" и "врага народа" Керенского. К сожалению, хорошо зная психологию своих советских противников, большевики этим приемом превосходно достигали своих целей.

Никогда я не забуду следующей, поистине, исторической сцены. Полночь на 25 октября. В моем кабинете, в перерыве заселения Вр. Правительства, происходит между мной и делегацией от социалистических групп Совета Республики достаточно бурное объяснение по поводу принятой, наконец, левым большинством Совета резолюции по поводу восстания, которой я требовал утром. Резолюция эта, уже никому тогда ненужная, бесконечно длинная, запутанная, обыкновенным смертным мало понятная, в существе своем, вместо доверия и поддержки правительству, если прямо и не отказывала ему в этом, то во всяком случае совершенно недвусмысленно отделяла левое большинство Совета Республики от правительства и его борьбы. Возмущенный, я заявил, что после такой резолюции правительство завтра же утром подает в отставку, что авторы этой резолюции и голосовавшие за нее должны взять на себя всю ответственность за события, хотя, повидимому, они о них имеют очень мало представления. На эту мою взволнованную филиппику спокойно и рассудительно ответил Дан, тогда не только лидер меньшевиков, но и и. д. председателя ВЦИК. Конечно, я не могу сейчас воспроизвести историческое заявление Дана в его собственных выражениях, но за точность смысла передаваемого ручаюсь. Прежде всего Дан заявил мне, что они осведомлены гораздо лучше меня и что я преувеличиваю события под влиянием сообщений моего "реакционного штаба". Затем он сообщил, что неприятная "для самолюбия правительства" резолюция большинства Совета Республики чрезвычайно полезна и существенна для "перелома настроения в массах"; что эффект ее "уже сказывается" и что теперь влияние большевистской пропаганды будет "быстро падать". С другой стороны, по его словам, сами большевики в переговорах с лидерами советского большинства изъявили готовность "подчиниться воле большинства советов", что они готовы "завтра же" предпринять все меры, чтобы потушить восстание, "вспыхнувшее помимо их желания, без их санкции". В заключение Дан, упомянув, что большевики "завтра же" (все завтра!) распустят свой военный штаб, заявил мне, что все принятые мною меры к подавлению восстания только "раздражают массы" и что вообще я своим "вмешательством" лишь "мешаю представителям большинства советов успешно вести переговоры с большевиками о ликвидации восстания". Для полноты картины нужно добавить, что как раз в то время, как Дан делал мне это замечательное сообщение, вооруженные отряды "красной гвардии" занимали одно за другим правительственные здания. А почти сейчас же по отъезде из Зимнего дворца Дана и его товарищей, на Миллионной улице по пути домой с заселения Вр. Правительства был арестован министр исповеданий Карташев и отвезен тогда же в Смольный, куда Дан вернулся продолжать мирные беседы с большевиками.

Нужно признать, большевики действовали тогда с большой энергией и не меньшим искусством.

В то время, когда восстание было в полном разгаре и "красные войска" действовали по всему городу, некоторые большевистские лидеры, к тому предназначенные, не без успеха старались заставить представителей "революционной демократии" смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать. Всю ночь напролет провели эти искусники в бесконечных спорах над различными формулами, которые, якобы, должны были стать фундаментом примирения и ликвидации восстания. Этим методом "переговоров" большевики выиграли в свою пользу огромное количество времени. А боевые силы с.-р. и меньшевиков не были во-время мобилизованы. Что, впрочем, и требовалось доказать!

Не успел я кончить разговор с Даном и его товарищами, как ко мне явилась делегация от стоявших в СПб. казачьих полков, насколько помню, из двух-трех офицеров и стольких же простых казаков. Прежде всего эта делегация сообщила, что казаки желают знать, какими силами я располагаю для подавления мятежа. А затем она заявила, что казачьи полки только в том случае будут защищать правительство, если лично от меня получат заверение в том, что на этот раз казачья кровь не прольется даром, как это было в июле, когда, будто, мною не были приняты против бунтовщиков достаточно энергичные меры. Наконец, делегаты особенно настаивали на том, что казаки пойдут драться только по особому личному моему приказу.

В ответ на все это я прежде всего указал казакам, что подобного рода заявления в их устах, как военно-служащих, недопустимы; в особенности сейчас, когда государству грозит опасность и когда каждый из нас должен до конца без всяких рассуждений исполнить свой долг! Затем я добавил: "Вы отлично знаете, что во время первого восстания большевиков, с 3-го по б июля, я был на западном фронте, где начиналось тогда наступление; вы знаете, что, бросив фронт, я б июля приехал в СПб. и сейчас же приказал арестовать всех большевистских вождей; вы знаете также, что тут же я уволил от должности командующего войсками генерала Половцева именно за его нерешительность во время этого восстания". В результате этого разговора казаки категорически заявили мне, что все их полки, расположенные в СПб., исполнят свой долг. А я тут же подписал особый приказ казакам - немедленно поступить в распоряжение штаба округа и беспрекословно исполнить все его приказания. В этот момент, в первом часу ночи на 25 октября, у меня не было ни малейших сомнений в том, что эти три донских казачьих полка не нарушат своей присяги, и я немедленно послал одного из моих адъютантов в штаб сообщить, что он может вполне рассчитывать на казаков.

Как утром в Совете Республики, я еще раз жестоко ошибся. Я не знал, что, пока я разговаривал с делегатами от полков, Совет казачьих войск, заседавший всю эту ночь, решительно высказался за невмешательство казаков в борьбу Временного Правительства с восставшими большевиками.

После моих бесед с Даном и с казаками я вернулся в заседание Вр. Правительства. Всякому легко себе представить ту напряженную нервную атмосферу, которая царила в этом ночном заседании, в особенности после известия о захвате красной гвардией центрального телеграфа, почтамта и некоторых других правительственных зданий. Однако, ни у кого из нас не возникало даже мысли о возможности каких-либо переговоров или соглашений с засевшими в Смольном предателями. В этом отношении среди членов Вр. Правительства господствовало полное единодушие. За то некоторые из так наз. правых членов правительства весьма сурово критиковали "нерешительность" и "пассивность" высших военных властей, совершенно не считаясь с тем, что нам приходилось действовать, все время находясь между молотом правых и наковальней левых большевиков. Впрочем, эти строгие критики не Проявляли ни малейшего стремления принять активное участие в организации борьбы с разгоравшимся восстанием или хотя бы более энергично поддержать меня. Насколько помню, заседание Вр. Правительства окончилось в начале второго часа ночи, и все министры отправились по домам. Я остался один с А. И. Коноваловым, моим заместителем и министром торговли и промышленности. Мы были с ним неразлучны всю ночь. Да М. Терещенко оставался еще некоторое время после ухода остальных министров в Зимнем дворце.

Между тем, в городе восстание разрасталось с невероятной быстротой. Вооруженные отряды большевиков все теснее и теснее окружали здания Зимнего дворца и штаба военного округа. Солдаты лейб-гвардии Павловского полка устроили у своих казарм в конце Миллионной улицы у Mapсова поля настоящую западню, арестуя всех "подозрительных", шедших по направлению от дворца. Так был захвачен "в плен" Карташев, о котором я уже говорил, и управляющий делами Временного Правительства А. Гальперн. Дворец охранялся лишь юнкерами и небольшим отрядом блиндированных автомобилей.

Сейчас же после окончания заседания правительства ко мне явился командующий войсками вместе со своим начальником штаба. Они предложили мне организовать силами всех оставшихся верными Вр. Правительству войск, в том числе и казаков, экспедицию для захвата Смольного Института - штаб квартиры большевиков. Очевидно этот план получил сейчас же мое утверждение, и я настаивал на его немедленном осуществлении. Во время этого разговора я все с большим вниманием наблюдал за странным и двусмысленным поведением полк. Полковникова, все с большей тщательностью следя за кричащим противоречием между его весьма оптимистичными и успокоительными сообщениями и печальной известной уже мне действительностью. Ведь стало более чем очевидно, что все его рапорты последних 10-12 дней о настроениях в войсках, о степени готовности его собственного штаба к решительной борьбе с большевиками, - все они были совершенно ни на чем не основаны.

Во время моего совещания с командующим войсками явился Роговский, правительственный комиссар по градоначальству, с чрезвычайно тревожными новостями, ни в чем не совпадавшими с только что мной выслушанными сведениями полк. Полковникова. Между прочим, от Роговского мы узнали, что значительное количество судов Балтийского. флота в боевом порядке вошло в Неву; что некоторые из этих судов поднялись до Николаевского моста; что этот мост, в свою очередь, занят отрядами восставших, которые уже продвигаются дальше, к Дворцовому мосту. Роговский обратил наше особое внимание на то обстоятельство, что большевики осуществляют весь свой план "в полном порядке", не встречая нигде никакого сопротивления со стороны правительственных войск. Мне же в отдельности Роговский передал неоднократно сделанное им наблюдение: штаб СПб. военного округа с совершенным безразличием, не проявляя никакой деятельности, следит за происходящими событиями.

Из сопоставления рапорта полк. Полковникова с докладом Роговского выводы получались кричащие. Времени более нельзя было терять ни минуты. Нужно было все бросать и бежать в штаб!

Вместе с А. И. Коноваловым, в сопровождении адъютантов отправились мы в штаб, проходя по бесконечным, почти не освещенным коридорам и нижним залам дворца, где ложились уже спать бывшие в обычном карауле юнкера... Здание штаба было переполнено офицерами всех возрастов и рангов, делегатами различных войсковых частей. Среди этой военной толпы повсюду шныряли какие-то никому неизвестные штатские. Вбежав на третий этаж прямо в кабинет командующего войсками, я предложил полк. Полковникову сделать сейчас же подробный доклад о положении дел. Доклад окончательно убедил нас - Коновалова и меня - в невозможности больше полагаться на полк. Полковникова и на большинство офицеров его штаба. Необходимо было в срочном порядке, хотя бы в последний час, собрать вокруг себя всех оставшихся верными долгу. Нужно было сейчас же брать в свои руки командование, но только уже не для наступательных действий против восставших, а для защиты самого правительства до прихода свежих войск с фронта и до новой организации правительственных сил в самой столице!

В самом штабе округа было несколько высших офицеров, на которых я мог положиться с закрытыми глазами. Но этого было, очевидно, слишком мало. Я распорядился вызвать по телефону тех, чье присутствие мне казалось особенно нужным, и просить их явиться в штаб без замедления. Затем я решил привлечь партийные военные организации, в особенности достаточно многочисленные организации П. С.-Р.

Мучительно тянулись долгие часы этой ночи. Отовсюду мы ждали подкреплений, которые, однако, упорно не появлялись. С казачьими полками шли беспрерывные переговоры по телефону. Под разными предлогами казаки упорно отсиживались в своих казармах, все время сообщая, что вот они через 15-20 минут "все выяснят" и "начнут седлать лошадей". С другой стороны, партийные боевые силы не только не появились в штабе, но и в городе-то не проявляли никакой деятельности. Этот загадочный с первого взгляда факт объяснялся крайне просто. Партийные центры, увлеченные бесконечными переговорами со Смольным, гораздо более рассчитывая на авторитет "революции", чем на силу штыков, не удосужились во-время сделать соответствующие распоряжения. Вообще, нужно признать, что в то время как большевики слева действовали с напряженной энергией, а большевики справа всячески содействовали их скорейшему триумфу, в политических кругах, искренне преданных революции и связанных в своей судьбе с судьбой Вр. Правительства, господствовала какая-то непонятная уверенность что "все образуется", что нет никаких оснований особенно тревожиться и прибегать к героическим мерам спасения...

Между тем, ночные часы шли. И, чем ближе утро, тем невыносимее и напряженнее становилась атмосфера в штабе. Один из преданных и честных офицеров, вызванный мною на работу, отдав себе отчет в том, что происходит в штабе, и, в особенности, присмотревшись к действиям полк. Полковникова, пришел ко мне и с волнением заявил, что все происходящее он не может назвать иначе, как изменой. Действительно, офицерство, собравшись в значительном количестве в штабе, вело себя по отношению к правительству, а в особенности, конечно, ко мне, все более и более вызывающе. Как впоследствии я узнал, между ними по почину самого полк. Полковникова шла агитация за необходимость моего ареста. Сначала об этом шептались, а к утру стали говорить громко, почти не стесняясь присутствия "посторонних". Безумная идея владела тогда многими умами: без Керенского можно будет легче и скорее справиться с большевиками; можно будет без затруднений создать, наконец, эту, так наз. сильную власть. И не подлежит никакому сомнению, что всю эту ночь полк. Полковников и некоторые другие офицеры штаба округа находились в постоянных сношениях с противоправительственными правыми организациями, усиленно тогда действовавшими в городе, - как например, с Советом союза казачьих войск, с союзом георгиевских кавалеров, с СПб. отделом союза офицеров и прочими подобного же рода военными и гражданскими учреждениями.

Конечно, эта удушливая атмосфера не могла не воздействовать на настроение всех тех защитников существующей власти, которые были в общении со штабом. Уже с вечера юнкера, настроение которых сначала было превосходно, стали терять бодрость духа; позднее начала волноваться команда блиндированных автомобилей; каждая лишняя минута напрасного ожидания подкреплений все более понижала "боеспособность" и у тех, и у других.