на головную страницу сайта | к оглавлению раздела | карта сайта / map

Лев Тихомиров
"Критика демократии"

К оглавлению Л. Тихомиров "Критика демократии" | Далее

СОЦИАЛИЗМ В ГОСУДАРСТВЕННОМ И ОБЩЕСТВЕННОМ ОТНОШЕНИИ
ЧИТАНО Л.А.ТИХОМИРОВЫМ 19 И 26 ФЕВРАЛЯ В ЕПАРХИАЛЬНОМ ДОМЕ

Чтение первое

I

Задаваясь целью обрисовать воздействие социализма на государственность, я имею в виду собственно нашу эпоху XIX и XX веков, когда появилось и самое слово “социализм”. Коммунизм стар как мир, но в нашу эпоху были особые условия, давшие ему возможность вырасти в грозное общественное движение и оказать разнообразное влияние на общественность и государственность.

Рассматривая это влияние, я должен подвергнуть строгому осуждению многое, с чем были связаны надежды многих благородных умов, но мы увидим в то же время, что их усилия не остались и без благотворных последствий для общества и государства. Но воспользоваться тем, что было доброго в социализме, мы можем лишь постольку, поскольку поймем его основные ошибки и отрешимся от них.

С внешней стороны моя задача распадается на две части. Во-первых, я постараюсь очертить общую идею социализма сравнительно с исторической идеей общественности. Во-вторых, мы взглянем на социализм в проявлениях его как общественного движения, стремящегося изменить основы нашей жизни.

Прежде всего должно определить себе, что такое социализм. Мой предшественник по кафедре [1] рассматривал его как учение экономическое. Но это экономическое учение есть последствие некоторой более глубокой основы, которую необходимо понять. На первый взгляд задача представляется крайне сложной. Социализм выражался во множестве доктрин, очень между собою различных. Проявившись у Гракха Бабефа в первую революцию в виде насильственного коммунизма, социализм прошел затем эпоху так называемого утопизма, куда относятся учения Сен-Симона, Фурье, Р. Оуэна, Кабе, Леру. Несколько позднее явились более практичные и умеренные системы Луи Блана и Лассаля; с 1847 же года (декабрь) знаменитый “Манифест Коммунистической партии” открывает эпоху “марксизма”, присвоившего себе название “научного социализма”. Это учение Маркса и нераздельного с ним Энгельса залегло в верования социальной демократии. Одновременно же с ним стал развиваться анархизм, представляющий крайнее проявление индивидуалистической идеи, прихотливо сочетавшейся с отрицанием частной собственности.

Во всех этих доктринах можно найти и глубокие мысли, и правильные требования, и уж тем паче справедливые обвинения против слабых сторон современной общественности. Однако для суждения о социализме и его значении мы должны взвесить не эти частности, а самую его сущность, полноту его идеи, ибо он не частностями отличается от исторической общественности и не частных поправок требует от нее, а стремится к полному, целостному перевороту.

Наш соотечественник П. Л. Лавров, представлявший между социалистами довольно редкую умственную силу, определял социализм как движение к “усилению элемента солидарности и кооперации между людьми и к борьбе против эксплуатации человека человеком” (“Государственный элемент в будущем обществе”). С этим никак нельзя согласиться. В словах Лаврова указывается не что такое социализм, а лишь то высокое и благородное, чего и он не был чужд и напоминанием чего некогда принес пользу. Но солидарность (а следовательно, и кооперация) не только возможна между людьми независимыми и свободными, обладающими всеми правами собственности и свободы действия, а, в сущности, иначе и не мыслима. Принудительная солидарность уже не есть солидарность. Особенность социализма и состоит в неверии в свободную солидарность, в мысли, будто бы солидарность и кооперация невозможны иначе как при полном коллективизме, который бы совершенно подавил индивидуализм.

В этом исключительном коллективизме вся суть социализма и вместе с тем причина его противоречия с естественными законами человеческой собственности.

Общественность такая, как она возникла и живет в мире, по естественным своим законам, составляет явление, в котором созидающей силой являются два неразрывно связанных фактора: индивидуализм и коллективизм. Законы общественности создаются, держатся и видоизменяются их совокупным действием. Но в теоретическом представлении мы можем рассматривать их порознь, и они могут при односторонности мысли казаться нам отрицающими друг друга. В практической деятельности мы также можем давать ненормально широкое место одному фактору, суживать действие другого. При этом мы уже не можем ни правильно понять общества, ни правильно его устраивать. Социализм именно и совершает эту ошибку, и притом в высочайшей степени.

Однако это ошибочное учение и ошибочная система созидания появились в XIX веке не без серьезных оснований. Дело в том, что здоровое состояние общественного организма требует правильного сочетания индивидуализма и коллективизма, и при нарушении их должного равновесия происходят более или менее сильные общественные недомогания, способные перейти и в смертельную болезнь, если не явится в свое время должного восстановления равновесия. Такой кризис недомогания Европа переживала в конце XVIII и особенно в начале XIX века. Я не остановлюсь на сложных причинах, это породивших. Во всяком случае, народившийся тогда либерально-буржуазный строй обнаружил резкое отклонение общественности в сторону индивидуализма. В этом либерально-буржуазном государстве внутренняя организация общества не только не возбуждала сознательного внимания, но даже преследовалась.

Так, например, ассоциации представлялись явлением антигосударственным. В государстве все было направлено исключительно к охране порядка и свободы, с отречением от обязанности всесторонне пещись о благе граждан и с особенно резким отрицанием всякого государственного вмешательства в экономическую область жизни. Именно эти особенности строя, бывшего тогда “новым”, и были причиною, по которой социализм мог появиться с такой силой и настойчивостью. Он явился как реакция заброшенного коллективизма против торжествующего индивидуализма. Маятник нарушенного равновесия качнулся в противоположную сторону и вследствие благоприятных для этого причин размахнулся еще гораздо дальше, чем это было сделано индивидуализмом первой революции.

Социализм выступил как движение одностороннего коллективизма, и с этим связаны все его особенности, которые по мере развития социализма все более обострялись. Таковы: отрицательное или пренебрежительное отношение к значению личности, а следовательно, и ко всему, личностью порождаемому. Так отрицается семья, собственность, религия, групповая самостоятельность. С пренебрежением к личности и с признанием только коллективности неизбежно было также все более сильное развитие материализма. От этого же пренебрежения к личности являлось отрицание исторической общественности и поэтому все более резкая революционность социализма.

II

Все эти особенности, доведенные до наибольшей уродливости в марксизме с его теорией экономического материализма, замечаются, однако, уже и в утопическом социализме, несмотря на его относительный идеализм. Фурье, например, хочет строить свой фаланстер на комбинации страстей человека, то есть как будто бы держится на почве человеческой психологии. Однако и он настолько мало сознает всю силу личности в общественных явлениях, что может полагать, будто бы люди до сих пор еще никогда не жили сообразно своей природе и только он, Фурье, открывает им к этому пути. Но что же это была бы за жалкая “природа”, если бы она дожидалась явления философа для того, чтобы почувствовать свои законы! Разве сила тяготения ждала Ньютона для того чтобы определить движение небесных тел? Ясно, что сила природы личности совсем плохо сознавалась Фурье.

Что касается до истинного отца социализма, Р. Оуэна, то несамостоятельность личности, ее зависимость от внешних условий составляет уже основной догмат его учения. “Характер человека, — говорит он, — есть следствие его организации при вступлении в жизнь и влияния внешних обстоятельств”. Начало всех зол, обуревающих общество, Оуэн видит в ложном, по его мнению, представлении, что человек мог создать свои собственные качества и что поэтому он должен быть ответственен перед своими ближними. По Оуэну, стоит только изменить внешние условия — и человек начнет роковым образом изменяться. Эта материалистичность, уверенность в “производности” человеческой личности из внешних условий доведена, наконец, до полного завершения в учении Маркса, который принял за аксиому (никогда не доказанную им), будто бы человек и его общественность суть создание условий добывания пищи.

“ Способ производства материальной жизни, — говорит он в предисловии к своей “Критике политической экономии”, — обусловливает вообще социальный, политический и духовный процесс жизни. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественным бытием определяется их сознание”. Друг и сотрудник Маркса Ф. Энгельс в знаменитой брошюре “Развитие социализма от утопии к науке” ставит материализм аксиомой человеческого существования и утверждает, что “вся история была историей борьбы классов, которые являются в каждый данный момент “результатом условий производства и обмена”.

“Идеализм (со времени открытия этой истины), — объявляет Энгельс, — изгнан из последнего его убежища — из области истории: понимание истории стало материалистическим, и найден путь для объяснения человеческого самосознания условиями человеческого существования вместо прежнего объяснения этих условий человеческим самосознанием”.

Эта общая точка зрения до такой степени отнимает значение у личности, что для последовательного социал-демократа становится смешно даже говорить о “человеческой природе”.

Известный К. Каутский в предисловии к “Государству будущего” Атлантикуса говорит по этому поводу: “Наши противники выдвигают против социализма тот довод, что он противоречит природе человека. Допустим, что этот довод основателен. Но он ровно ничего еще не говорит против возможности осуществления социализма...” Почему же? Потому что “главной движущей силой общественного развития является не стремление согласовать его с потребностями природы человека, а технический прогресс. Техника — вот в конечном счете основной фактор, определяющий формы общественного сотрудничества и вместе с тем вообще формы общества”. Поэтому “раз социализм сделается общественно необходимым, то из всех столкновений между ним и человеческой природой он должен будет выходить победителем, а она — побежденной, так как общество всегда оказывается сильнее человеческой природы, то есть индивидуума”.

Таким образом, для последовательного марксиста личность есть совершенное ничтожество. Она не рождает общества, а сама им порождается. Общество же рождается из материальных процессов впитывания органических веществ той гигантской губкой, которая состоит из скоплений человеческого рода, облекающего земной шар. Если это воззрение выразить прямо и смело, то должно сказать, что личности совсем не существует. Это настоящая философия человеческого ничтожества.

Я сейчас сопоставлю ее с тем, как смотрит на себя историческое человечество, но предварительно должен заметить, что именующий себя “научным” социализм в действительности никогда не совпадал с научной социологией и государственной наукой XIX века. Социология со времен Конта [2] шла совсем иным путем. Она постепенно все более улавливала в общественных явлениях законы органического характера, причем и психологический элемент получал в ней все более признания. Общество рисуется социологии как некоторый организм, с частями дифференцированными, но в то же время и с их координацией, не с одной “борьбой классов”, но и со взаимным их содействием, причем основой общественности признается не какой-либо внешний, материальный процесс, а внутренний обмен ощущений, представлений и действий, то есть элемент психологический.

Укажу мнения таких талантливых представителей современной социологии, как Альфред Фулье и А. В. Эспинас [3].

“В социологии, — говорит Фулье, — все держится вокруг одного Центрального понятия — договорного организма, осуществляющегося самим сознанием, которое он имеет о себе, и деятельным импульсом идеи” (“Современная наука об обществе”). “Общество, — говорит Эспинас, — есть живое существо, отличающееся от других (то есть от организмов. — Л. Т.) тем, что оно создается прежде всего сознанием. Общество есть организм идей” (“Социальная жизнь животных”). Как видим, это очень далеко от “техники производства” как создательницы будто бы общества.

Впрочем, научная несостоятельность всех пунктов доктрины Маркса за последнее десятилетие вынудила чуть ли не единственного талантливого ученика его, Э. Бернштейна, попытаться внести поправки в его учение, поправки, от которых у Маркса, в сущности, не остается, как говорится, живого места.

III

Чем более заканчивал социализм свое миросозерцание и истекающие из него планы общественного устройства, тем глубже становилась пропасть между ним и тем, чем было создано и живет человеческое общество. Сопоставим же их основы и идеалы, причем должно обратить особое внимание на то, каким путем сложились основы и идеалы исторической общественности.

Каково бы ни было начало общества — семья или стадо, во всяком случае слагаемой единицей его является человек, личность. Самое скопление людей в общество происходит не так, как груда камней, но производится посредством наших чувств и желаний. Связь между людьми создается их внутренними желаниями и посредством внешних чувств, а не безвольным сращением, как в клеточках растений. Соединение людей в нечто единое, даже и случайная толпа, возможно только при посредстве их чувств и представлений. Итак, без психологических свойств личности невозможно никакое общество, никакой процесс, “производственный” или какой иной, не может без этого собрать и соединить людей.

Но, вступая между собою в общественную связь, все личности уже подчиняются взаимному влиянию, попадают под действие законов ассоциации, кооперации.

В этих законах совместного действия многое напоминает явления механические, как, например, действие по линии наименьшего сопротивления, правила сложения силы, их координация и разделение. Под влиянием этого общество складывается в нечто напоминающее организм, с той разницей, что его основная единица — личность — остается всегда существом более или менее свободным, дающим импульсы своего произвола. Общество же в своем давлении на личность также не имеет других способов, как влиять на чувство и сознание и через чувство и сознание. При какой угодно дисциплине орудиями действия общества являются люди, способные иметь произвольные стремления и лишь постольку способные действовать, поскольку могут развивать свою внутреннюю, произвольную силу.

Источник силы общества, таким образом, — исключительно в личности. Чего не развила личность, того и в обществе неоткуда взять. С другой стороны, общество ставит личность в известные рамки, с которыми также невозможно не сообразоваться, ибо они дают ей средства действия. В обшей сложности в обществе на всех ступенях его развития, с начала возникновения и до конца веков, пребывают два основных принципа: индивидуализм и коллективизм, совершенно неразрывные.

Из их сочетания развиваются те необходимые условия существования общественности, которые мы называем основами, так как с нарушением их она разрушается. Сообразно содержанию этих основ у нас в нравственном отношении являются их идеалы, а в юридическом отношении — ряд известных прав. Соответственно двойственным факторам общественности некоторые основы истекают из природы личности, индивидуальности, некоторые — из природы совместного действия, коллективности. Отсюда развиваются наши идеалы личности, идеалы общественных условий, а сообразно с этим — ряд прав личности и ряд прав общества.

Личность, в которой рождаются и ум, и чувство, весь психологический материал, имеющийся для созидания общества, должна быть, по идеалу, как можно выше, сильнее, развитее и независимее, а стало быть, обеспечена и в условиях своего творчества. Она не может творить иначе как будучи хозяйкой своего творчества, а следовательно, владея и созданиями его, которые суть не что иное, как частички ее самой, продолжение внутренней силы личности во внешней среде и опорные пункты для дальнейшего приложения ее силы. Отсюда — ряд прав личности.

Творчество личности проявляется очень разнообразно. Таковы: мысль, идея, верование, образ в том или ином воплощении, слово и т. д. Все эти проявления личности суть частички ее самой. За их принадлежность себе, то есть за их свободу, личность держится и борется так же, как за свою жизнь. Она предъявляет обществу требование права на эту свою собственность. Это есть не что иное, как требование права на свою жизнь и ее проявления, и общество всегда признавало его, не могло бы не признать, потому что люди своим протестом, своим бунтом мгновенно уничтожают такую нелепую организацию, которая поставила бы целью их задушение.

Общее право на жизнь и ее проявления, ее создания развивается по мере развития человека. В отдельных проявлениях оно создает свободу мысли, слова, деятельности, то есть между прочим и труда.

Отсюда возникает и право собственности вещной, материальной.

То, что человек тратой умственных и физических сил своей личности покорил себе во внешней природе, присоединил к себе, есть его собственность. Право собственности есть право свободного создания и условие его, ибо без этих своих внешних созданий человек, сколько бы ни жил, сколько бы ни создавал, остается так же слаб, как в первый момент своего действия.

Таким же созданием личности является группировка других людей, и прежде всего семья. Смотря по развитости человека (как существа полузвериного или высококультурного), он вносил неодинаковые качества силы в создание того интимного уголка своей жизни, который называется семьей, он неодинаково его организовывал, но одинаково стоит за незыблемую принадлежность себе этого своего создания, которое поэтому вырастает в одну из основ общественности. Организационная деятельность личности проявляется и не только в форме семьи, но также в различных группах корпоративного характера, которые почему-либо ему нужны. Отсюда является право ассоциаций, обществ и т. д. Все это составляет право личности на создание для себя той или иной обстановки.

Таким образом, личность порождает целый ряд условий, которые в общественности являются основами и облекаются правом. Все они суть разветвления общего права на жизнь. Необходимые для личности, они столь же необходимы и для общества, ибо оно может состоять не из трупов, не из камней, а только из живых людей. Оно само тем сильнее, чем оживотвореннее его члены. Им же для этого требуется незыблемость указанных основ и прав. Поэтому с самой зари человеческой общественности мы и видим в ней более или менее ясное право собственности, семью и свободу личности (поскольку развита личность данной эпохи) как постоянные основы общества. С другой стороны, элемент коллективности, участвующий в создании общественности, привносит и со своей стороны ряд не менее незыблемых основ. Таковы власть, порядок, то есть поддержание такого обязательного способа действий, при котором всякий заранее знает, как поступит другой член общества при данных условиях. Далее: законность, то есть определенное для всех неизменное обеспечение прав каждого.

Под влиянием той внутренней группировки, которая происходит при соединении однородных общественных слоев, общество всегда представляется многослойным, разбитым на классы, сословия и т. п. Для объединения этих сил, нередко противоположных и способных вступать между собою в борьбу, возникает государственность, то есть организованная власть целого над частями. Идея государства состоит в том, чтобы права всех отдельных лиц и групп были одинаково обеспечены и поставлены в гармонию с существованием целого общества. В государстве находит юридическое осуществление то, что в идеале называется справедливостью и гармонией интересов.

Должно сказать, что гармония интересов есть действительный элемент общественности. Она кроется в самих законах жизни. Состоя из отдельных лиц и групп, общество заключает в своих недрах немало явлений борьбы между ними. Но идея общественности состоит не в этой борьбе, а в той координации сил, посредством которой достигается их гармоническое содействие. Если эта гармония исчезает — общество разрушается борьбой. Условия гармонии, однако, заключаются в самой природе вещей, ибо различие способностей и специализация занятий имеют своим следствием то, что люди и классы дополняют друг друга, дают один другому то, чего в каждом недостает. Так как от этой гармонии интересов зависит самая возможность общества, то она стала идеалом и меркой достоинства учреждений данного государства.

Над всеми этими условиями личного и общественного существования распростерта еще область религии, о чем также невозможно не сказать несколько слов, говоря вообще об идеальной стороне человеческого существования.

Социально-философский смысл религии состоит в том, что человек ищет полной гармонии своей жизни в связи с самым Источником творческой силы, ощущая, что только при такой связи его жизнь, его творчество могут быть правильны и тверды. Отсюда — искание связи с Богом. Религия — по смыслу слова — значит “связь”. В различные эпохи своего развития человек не одинаково представлял себе своего Создателя, но искание Его именно в духовной области, уверенность в существовании духовного мира и искание с ним связи человек всегда считал источником своей силы. К богам обращаются герои древности, в подвиге и вдохновении видят помощь свыше. И действительно, наивысшую степень смелости и независимости давала человеку именно религия.

Общество, это жилище личности, также издревле ставило свои учреждения под покровительство Божества. Так было в шалашах дикарей. А пятьдесят лет назад величайшая из республик мира, празднуя свой столетний юбилей, в торжественном официальном акте конгресса заявила благодарность американской нации великому Богу, сто лет ее хранившему и ведшему к преуспеянию.

Соединяя нас с Высшим Источником бытия, религия получает особенно важное социальное значение оттого, что ставит перед человечеством требование высшей правды, универсальной, которая стоит выше всех интересов человека или общества и служит последней апелляционной инстанцией по вопросу о справедливости их действий и учреждений.

Таков беглый обзор социальных основ. Они, как видите, не изобретены каким-нибудь философом, не созданы законодателем, но вытекли из самой природы зиждительных сил общественности. Они не ждали появления какого-нибудь ученого, чтобы начать действовать, а действовали всегда и изменялись только в смысле прогрессивного развития, по мере развития самого человека. Наша наука только поняла их. Наше право только признало юридически то, что являлось правом по закону природы. Наш идеал только выразил высшую идею явления.

В своей совокупности эти природные основы нравственно и материально объединяют личность и общество и порождают идеал такой личности, которая наиболее пригодна для созидания общества, и идеал такого общества, которое способно вместить даже самую высокую личность, не забывая и самую скромную. Такая гармония личности и общества рождает между ними нравственную близость, из которой вытекает святое чувство патриотизма, любви к отечеству, готовности жить для него и умереть за него.

И этот венец общественных чувств также не выдуман философами, не установлен законодателями. Мы можем учиться этому великому чувству уже на самой заре общественности.

Что же сохраняет, что развивает социализм из этих основ и идеалов человеческой истории?

IV

По прямому смыслу своей идеи социализм прямо разрушает все эти основы, на которых мы поднялись до высоты действительно человеческого существования.

П. Лавров возражал против надежд Шеффле на некоторое сохранение их точно так же, как недавно Каутский возражал Атлантикусу.

“Из самой сущности социалистического строя, — говорит Лавров, — следует, что, когда он вполне установится, он не может сохранить в значительной степени семьи, нынешней собственности, нынешнего государства, нынешней религии” (Шеффле. Сущность социализма. Примечания Лаврова). Но это сказано очень мягко. В действительности социализм не хочет и не может допустить из них ничего, кроме разве названий.

Некоторые политики социализма изъявляют готовность терпеть на первое время кое-какие остатки частной собственности. Но уже “Манифест Коммунистической партии” заявил прямо: “Коммунисты могут выразить свою теорию словами: уничтожение частной собственности”. Сам Лавров справедливо говорит, что, “каковы бы ни были другие приемы социальной революции, одно бесспорно: она должна начаться немедленным и неуклонным обращением всякого имущества частного, имущества групп, имущества государственного — в имущество общее. Существование рядом, даже временно, социалистического строя и частной собственности представляет самую грозную опасность для нового социалистического строя” (“Государственный элемент в будущем обществе”). Это совершенно справедливо. В последней книге своей “Новое учение о государстве” А. Менгер [4] точно так же хотя и употребляет слово “собственность” в социализме, но подробно объясняет, что это за “собственность”. Никаких орудий труда по социалистическому “праву” нельзя давать отдельному лицу даже в пользование. Никаких предметов долговременного пользования (как жилищ, например) нельзя давать в частную собственность. Все это принадлежит исключительно государству. Право частной собственности социалистическим правом Менгера допускается лишь на предметы непосредственного потребления, вроде пищи и одежды, да и при этом допускается лишь право употребления, но не распоряжения. “Право распоряжения собственника (?) по отношению к потребляемым вещам, — говорит этот своеобразный юрист социализма, — должно бы подвергнуться коренному ограничению” в том смысле, чтобы не могло отсюда возникать никаких обязательств между отдельными гражданами (с. 107 и далее).

Таким образом, собственность принадлежит только целому обществу. Отдельным же злополучным гражданам дается лишь право жить на общественный счет. Но это не есть собственность, а нечто совсем иное — “право потребления”. Собственность состоит вовсе не в праве непременно потребления, а именно в обладании, в распоряжении по своему свободному усмотрению. Такое право в социализме присваивается исключительно государству.

Как право человека и гражданина, оно совершенно уничтожается, и то обладание вещами, которое составляет право собственности, переходит в разряд государственных регалий, выражаясь нынешней терминологией.

Таким образом, не “нынешняя” собственность, не “буржуазная” уничтожается в социализме, а вообще собственность как институт.

Точно так же уничтожается социализмом не “нынешняя семья”, а вообще семья. Человеческая семья есть учреждение, некоторый обязательный союз с правами и обязанностями своих членов в отношении друг друга. Она пережила в истории много различных форм. Но при всех разнообразных формах семья оставалась учреждением, обязательным для своих членов и для всего общества. Такого учреждения у социалистов уже не будет. То, что они обещают сохранить под наименованием семьи, есть простое сожительство мужчины и женщины, причем ничего обязательного в отношении Друг друга они не имеют: могут сходиться и расходиться свободно, сколько и когда угодно. Никакого общественного значения их союз не имеет и никаких прав перед обществом не получает, да и не может получить, ибо права мыслимы лишь в отношении какого-нибудь обязательного союза. У социалистов можно заключать такой “союз” каждый день сызнова. Какие же “права” может он иметь? Даже на детей, происшедших в результате сожительства, сами родители не могут иметь прав, потому что обязанность воспитания и право им распоряжаться переходит от родителей к обществу. Единственное вмешательство общества в отношения сожительствующих, какое может явиться при социалистическом строе, может разве состоять в требовании, чтобы они не производили детей больше, чем требуется по соображениям пропитывающего и воспитывающего их общества.

Как бы то ни было, в социалистическом строе семьи совсем нет, а есть право свободного сожительства. Это не только не имеет ничего общего с семьей, но даже составляет нечто прямо противоположное.

Относительно религии излишне даже говорить. Достаточно вспомнить общее материалистическое миросозерцание социализма, исключающее всякую мысль о Боге. Религия, как определяет К. Маркс, есть “извращенное миросозерцание”; “Она есть фантастическое осуществление человеческой сущности”; “Человек творит религию, а не религия человека” и т. д. Религия в социалистическом обществе может быть допущена разве только в виде личной философии, да и то на правах “суеверия”. Сам Лавров объясняет, что в социалистическом обществе религия должна “атрофироваться”...

Действительно, нетрудно видеть, что социализм должен вести прямую борьбу против религии как живого фактора, обязывающего человека к известному образу жизни и действия. В социалистическом строе жизнь человека не может быть устраиваема по личному усмотрению, но должна быть обязательно сообразована с “техникой производства”, этим истинным социалистическим божеством, творящим людей. Следовательно, нельзя допускать вмешательства “посторонней силы” — Бога, Который требует, чтобы человек жил по Его закону. Более, чем какое-либо основное явление человеческой культуры, религия несовместима с социализмом даже как личное верование. Но ведь всякая религия, сверх того, стремится к объединению верующих в особое сообщество, в Церковь... Этого уж социализм ни в каком случае допустить не может. С его стороны это было бы безумие, так как религиозное сообщество непременно создаст себе свой самостоятельный образ жизни и действий в нарушение социалистического порядка.

Недаром же социализм, даже не достигши господства, уже так страстно борется против христианства повсюду, где с ним встречается.

Что сказать, далее, о государстве?. Это вопрос, который социализм очень запутывает для общественного понимания. В принципе, на словах социализм вообще говорит, будто бы при его осуществлении государства не будет, а вместо этого будет какое-то невообразимое самостоятельное сплочение производительных групп, которые самим процессом производства будут построены в некоторую организацию. Легко по пунктам доказать, что это совершенно невозможно и что социализм непременно должен будет создать общегосударственную власть. Но дело в том, что все эти фантасмагории социализм обещает только в отдаленном будущем, как средство же переворота и устроения он усваивает государство, только в совершенно изуродованном виде.

Социализм отрицает современное государство, ложно уверяя, будто бы наше государство есть не более как организованное господство одного класса над другим. В отношении нашего государства это совершенная неправда. Именно наше государство по своей идее и целям есть организация общенациональной, внеклассовой власти, которая обязана блюсти над тем, чтобы никто никого не эксплуатировал и чтобы права всех были одинаково охранены. Конечно, такую машину немало эксплуататоров старается захватить под свое влияние, но мы называем это узурпацией, и в общей сложности историческое государство все же исполняло свою цель, и люди его постоянно усовершенствуют именно для того, чтобы оно было наименее доступно каким-нибудь своекорыстным захватам.

Так вот это-то государство социализм, по ложному обвинению против его идеи, хочет уничтожить, но для себя создает то классовое государство, которое действительно было бы организованным разбоем, если бы люди в истории создавали его.

Он хочет захватить государственную власть в руки одного класса “пролетариев” и начать устраивать социалистический строй посредством диктатуры пролетариата. И уж только пересоздав мир посредством этого классового “пролетарского” государства, социализм обещает совсем его уничтожить...

Может ли он исполнить свое обещание? Этому, конечно, способно поверить только наивное дитя. Социалисты волей-неволей непременно принуждены будут или вечно держать в своих руках государство, или же их строй будет разрушен, как только они будут иметь безумие выпустить власть. Но это предмет, который требовал бы специального рассмотрения, отчасти сделанного мною ранее, в книжке “Демократия либеральная и социальная”. В настоящее же время мне достаточно констатировать, что социализм и в отношении государства, как в отношении семьи и собственности, создает нечто, не имеющее ничего общего с теми основами, на которых само человечество жило и развивалось.

Мы будем говорить ниже о практике социализма. Но уже самой идеей своей он подрывает все высокое, чем живет историческое человечество.

Он отрывает человека от той почвы, на которой он вырос, отрывает его от источников духовной силы, от исторических источников, его породивших. Что такое Бог для человека, проникшегося социалистической идеей? Ничто, плод суеверия. Что такое человечество? Какой-то мох, обрастающий земной шар и выращиваемый влиянием впитывания земных соков. Никакой нравственной связи между нами и таким человечеством нет, ибо оно, по этой бездушной теории, если и создало нас, то не своим разумом, чувством, заботливостью о грядущих поколениях, а так же невольно и бессознательно, как солнце, одинаково равнодушно испускающее лучи на безлюдную и бесплодную луну и на землю, населенную разумными существами. Какое нравственное отношение может быть у нас к Бруту, к Цезарю или древним юристам, вырабатывавшим нормы общечеловеческого права? Никакого. Они все, со своими подвигами и кодексами, были созданием технических условий производства своих эпох... Человеческий элемент исчезает в истории, и нравственная связь между этими тысячелетиями, где столько великих умов и самоотверженных совестей трудились на пользу человечества, исчезает: она не имеет смысла, если нет человека как создателя истории. В таких чувствах и понятиях воспитывает идея социализма своих учеников. Он упраздняет понятие о человечестве как о чем-то разумном, заботящемся о будущем и оставившем великое наследство нам, как прадед правнуку. Тем более он упраздняет понятие об отечестве.

В. С. Соловьев в своих “Трех разговорах” говорит, что у самого безродного человека есть по крайней мере два великих предка: отечество и человечество. Социализм отнимает у нас этих великих предков, отрекается от них, отрекается от их дела и наследия... А между тем только глубокая ложность социалистической идеи порождает такое отщепенство.

Все, что мы знаем в истории, вся наша наука совершенно бесспорно доказывает реальность того, что гласит в душе нашей здоровое чувство: есть и человечество, есть и отечество!

Государственное право и социология свидетельствуют нам, что отечество было и есть преемственный союз поколений, века и тысячелетия существующий развитием одной, наследственно передаваемой идеи общего блага, союз, преемственно занимавшийся развитием общих средств жизни, общей возможно лучшей и справедливой организации, бывший действительно заботливым отцом нашим, потому что отечество нередко терпело всякие страдания и лишения в сознательных целях блага будущих поколений.

Но социализм все это упраздняет и оклеветывает; “Пролетарии всех стран, соединяйтесь” на развалинах всех отечеств, провозглашает он... Все государства были, по его утверждению, только системой грабежа одних классов другими. Великие предания отечества выставляются социализмом как идеология и поэзия хищников, в ту или иную эпоху заедавших побежденных.

Но если нет отечества, то есть ли у социализма хоть общечеловеческая солидарность? Есть ли общечеловеческое братство? Нет ничего подобного. По его идее, нужно сначала отобрать у хозяина фабрику, тогда, может быть, явятся братство и солидарность. Но ни в истории, ни теперь для социализма нет братства. Есть только враждующие классы. Буржуа брат только для буржуа, метранпаж — для метранпажа, наборщик — для наборщика... Людей нет на свете, есть только профессии...

Можно ли, однако, придумать более явную неправду, когда каждый порядочный человек в своем собственном чувстве прекрасно знает, что он любит человеческое существо, а не класс или должность? Кто же, имея малейшее нравственное развитие, не считает своим братом порядочного человека чужого класса, даже воюющего против него, более, чем какого-либо отупелого или озверелого члена своего сословия? А между тем социалистическая идея отрицает эти несомненные высочайшие чувства человека и своей пропагандой по мере возможности старается их разрушить.

V

Что же сказать после такого сопоставления общественных идеалов и творчества, с одной стороны, человечества, с другой — той “секты” его, которую составляет социалистическое движение? Для того, кто действительно есть наследник человеческой культуры, ясно как день, что и фактическая правда, и высота, и сила, и благо людей — все находится на стороне общечеловеческой, а не социалистической идеи, и если миру еще не наступает время уничтожиться, то торжество социализма есть химера. Он если и может восторжествовать, то лишь для того, чтобы быстро погибнуть в полном хаосе и рабстве.

Общество, которое нам теоретически рисует социализм, — это тело без души. Из него вынуто творческое начало, то, что действительно есть зиждущая сила, то есть личность, индивидуальность. Действие души он думает заменить действием механизма.

Считая человека рабским созданием внешних условий, социализм не умеет ему посоветовать ничего лучшего, как приспособление к условиям производства, явившимся в наше время. Он полагает, что современное производство превратило общество в гигантский муравейник, где всякий отдельно взятый человек не имеет никакого значения и сам для себя ничего не устраивает, но все совершается по велениям производства. Такое воображаемое состояние социализм предлагает увековечить с той разницей, что вместо единоличного хозяина фабрики явится новый коллективный хозяин — “общество”. Ни человеку, ни группе людей тогда уже нечего будет думать о своем устройстве, не дозволено будет требовать и какого-нибудь самостоятельного устройства. Но толкать людей на путь такой реформы значит деморализировать личность в борьбе с внешними условиями.

Социализм, при своем презрении к личности, думает, будто бы °на не может сама ставить себе целей и проводить их к исполнению. Но в действительности в течение всей истории человечество Жило и развивалось только тем, что ставило себе цели и их осуществляло. Достаточно и теперь взглянуть вокруг себя. Ежедневно по всем государствам, учреждениям и обществам все законы, поста-явления, решения властей и собраний направлены и в целом, и в частностях только к одному: приспособить внешние условия к требованиям и нуждам людей. Всегда и всюду люди не столько приспособляются к внешним условиям, как стараются их к себе приспособить. И только в этом источник прогресса.

Конечно, человек не всесильное существо. Видя себя в известных условиях природы, дикой или уже видоизмененной условиями техники, он к ним поневоле приспособляется, но при этом всегда привносит в них свою критическую оценку с точки зрения своих удобств и желаний. Он приспособляется к ним только для того, чтобы их приспособить к себе. Приспособляясь к ткацкому станку, человек непрерывно занят мыслью: как бы этот станок получше приспособить к себе? Отсюда все усовершенствования техники, все изобретения, в которых постоянная мысль человека — устроить технику так, чтобы ему было хорошо, выгодно и удобно. Формы общественного сотрудничества определяются техникой, говорит социализм, но не замечает самого главного: что определяющей силой является сам человек. Приспособляя форму сотрудничества к условиям техники, человек думает, однако, приятна ли, удобна ли ему форма сотрудничества, в которую пришлось стать, и если она противна его природе, не нравится ему, то он старается переломить условия техники, изобрести на место данных ее условий какие-нибудь иные — в чем всегда оказывается в конце счета победителем человек, а не техника.

В истории труда мы действительно постоянно видим, что формы сотрудничества и вообще формы общественности сами давят на технику производства. Так, например, во времена цехов усовершенствованные машины не могли прививаться: рабочие не их не допускали и даже силой уничтожали, потому что их введение угрожало разрушить цеховую форму сотрудничества. У нас в настоящее время общинное землевладение страшно давит на всю технику земледелия. В обоих случаях это вредно и для техники, и, однако, она принуждена подчиняться, сообразовываться с общественным строем. Впоследствии, как говорит социализм, машина победила цеховой строй, но почему она могла достичь победы? Только потому, что нашлись человеческие массы, которым она была выгоднее, чем цеховая техника, и притом такие человеческие массы, для общественного строя которых машина была более подходящей. Действительно, появление капиталистической промышленности стало возможно только тогда, когда в городах образовались значительные скопления сбродных обезземеленных рабочих, не имевших никакого технического образования. В цехи они не могли быть приняты. И вот фабрика, где искусство рабочего заменялось машиной и которая требовала большого количества рабочих как можно менее обеспеченных, чтобы трудиться подешевле, — эта фабрика явилась наиболее подходящей формой сотрудничества для таких людей, почему и восторжествовала. Люди, составлявшие огромное большинство, ввели такую форму техники, которая наилучше им соответствовала. Значит, и тут не техника победила людей, а одни люди победили других.

“Но, — скажут социалисты, — в конце счета возобладала капиталистическая техника”. Да, но потому, что она была выгоднее для самих людей, она “нищему пролетариату” дала возможность стать “рабочим пролетариатом”. Сверх того, “конца счету” нет еще, да и не будет, пока жив человек. Человек работает и ныне над приспособлением новых форм техники к своим желаниям. Несмотря на то что социализм своим вредным влиянием отнимает множество сил от этой работы, по всем культурным странам идут старания приспособить новые формы техники к обычным историческим формам общественности. Для этого люди пользуются своими испытанными историческими средствами: личной инициативы, групповой организации и государственной организации. На этом поприще сделано уже так много, что сам социализм начинает пугаться за свою участь. Особенно много сделано в Англии, где рабочие раньше других откинули социалистические стремления.

В той работе, которую все страны производят для приспособления новых условий производства к вечным формам своей общественности, мы видим, что рабочий разными способами превращается из простого “пролетария”, продавца рабочей силы, в участника производства, видим, что рабочие организуются в профессиональные союзы, входящие в соглашения с предпринимателями, организуют множество кооперативных обществ и т. д., вообще приспособляют новые условия производства к принципу частной собственности. Точно так же рабочие охраняют свою семью, причем им на помощь является государственное законодательство. Вообще, государство за последние пять-шесть десятилетий своей экономической политикой и рабочим законодательством служит живым опровержением возводимых социалистической теорией клевет против него. А между тем роль государства по устроению экономических отношений только началась, и ей еще предстоит широкая будущность.

Дело в том, что, пока промышленность работает так сильно на иностранные рынки, государству трудно регулировать производство по отсутствию международной власти, способной за этим следить. Капитализм и создан главнейшим образом работой на внешние рынки. Но времена иностранного рынка кончаются по мере уравнения промышленного развития всех стран. Уже скоро всем нациям придется подумать об организации промышленности применительно к требованиям своего собственного рынка. Тогда-то государство гораздо легче может войти в задачу разумно сообразовать производство с Потреблением. Для этого нет надобности в социализме, а возвращение блудного сына промышленности в отеческий дом еще более воскресит и укрепит ту идею Отечества, которую ныне так неблагодарно и бессердечно старается подорвать социализм в гражданах каждой страны.

Но и помимо деятельности государственных и общественных учреждений сам прогресс изобретений идет на помощь не только крупной промышленности, но и мелкой. Он поддерживает мелкого производителя в борьбе с фабрикой настолько, что предсказание Маркса о сконцентрировании всех рабочих на немногих огромных фабриках совершенно не оправдалось, и мелкое производство дает хлеб большему числу рабочих, чем крупное. Применение электричества к мелким двигателям в этом отношении может произвести такой переворот в технике производства, что крупная фабрика, может быть, должна будет ограничиться в будущем лишь очень небольшими владениями. А в земледелии открытия по интенсивному хозяйству уже и теперь привели к торжеству мелкого земельного хозяйства над крупным.

В общей сложности конец счета человека с техникой не наступил, да, повторяю, и никогда не наступит. А вся история служит нам ручательством, что и ныне не

техника победит природу человека, а человек победит технику и сделает ее такою, как ему лучше, выгоднее, свободнее... То, что человек победоносно пронес через всю историю: независимость и свобода личности с ее созданиями (частной собственностью, семьей, свободной групповой организацией, свободным действием, наконец), внеклассовое государство, — все это останется с человеком будущего, как росло у человека прошлого. Чем более это будет осуществляться, тем легче будет уясняться ложность основной идеи социализма. Он был прав, напомнив существование коллективизма слишком индивидуализированному обществу начала XIX века. Но, выступив с протестом против зла, он начал отрицать добро. Он горячо взялся разбудить людей, но, по ложности своей идеи, стал что дальше, то больше воспитывать таких граждан, которые забывают, что они люди, и делаются способны только погубить общество, а среди его развалин — также и самих себя.


 

© Copyright HTML Gatchina3000, 2004.

 

на головную страницу сайта | к оглавлению раздела