"Человеческий документ"
Переворот глазами начальника центрального боевого отряда партии социалистов-революционеров (эс-эры)

Белая гвардия
Русское офицерство. Гатчина
Страницы истории

А. Воронский

ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

Общие замечания

     Рассказано все это человеком, находившимся в центре изложенных ниже событий недавних дней наших. Автор г. Семенов (Васильев) был в свое время начальником центрального боевого отряда партии социалистов-революционеров. Он руководил террористической организацией, совершившей убийство Володарского, покушение на Ленина, ряд экспроприаций и т. д. Помимо этого он вообще стоял в гуще партийной работы эс-эров периода 1917 - 1918 гг. Опубликование Семеновым фактов, о которых речь будет идти дальше, несомненно является большим политическим событием. "Человеческий документ" его принадлежит к разряду тех, которые называют сенсационными. И в самом деле, рукой Семенова наносится сильнейший политический и моральный удар прошлому и настоящему эс-эровской партии. Он подтверждает глубочайшее разложение в ее рядах и, в особенности, и в первую очередь в среде ее вождей, заправил и вдохновителей; тот переход за последнюю черту, где начинается жалкая, противная, позорно-трусливая и гаденькая игра в мелкое политиканство и низкопробное двурушничество. Только в этой атмосфере полного гниения, только в этой смрадной среде политического ничтожества, тлена, поверженности и неприкаянности, беспомощности и убожества, бессильного злобствования и оголтелости, потери всякого чутья и принципов - возможны и мыслимы действия, о которых поведал автор.
     Не менее знаменательно и то, что Семенов, руководитель центральной террористической организации, виднейший военный работник в рядах партии эс-эров, старый боевик, бросил ряды ее и признал диктатуру пролетариата единственной, достойной борьбы и жертв за будущее. Сожительство с Черновыми, Гоцами, Рубановичами, Донскими привело Семенова сначала к разочарованию, к тяжелому моральному состоянию, раздумью, а потом к решительному уходу. Осенью 1918 года Семенов вместе с группой террористов был арестован, затем выпущен на поруки, так как Советская власть не была осведомлена, с кем она имеет дело. Во дни, когда Деникин берет Орел и продвигается на Тулу, к представителям Советской власти является группа людей вместе с Семеновым, которая заявляет, что она вела активную борьбу с Советской властью, совершала тяжкие преступления, намерена их загладить и просит с этой целью соответствующей работы. Таковую им предоставляют. Они выполняют ее в тылу у врага. В такой работе проходит несколько лет: некоторые уже погибли кровавой смертью, другие еще живы. И только теперь Семенов решается открыть, кто они и что делали раньше.
     Почему Семенов только теперь раздвигает темную завесу прошлого? На это трудно ответить; может быть, потому, что до поры до времени он считал неудобным рассказывать о недавних товарищах по партии, - может быть, были другие причины. Во всяком случае, опубликованное им не встречает сомнений. Кроме того убийственные показания для партии эс-эров даны им вполне добровольно, даны за рубежом, где, как известно, Советской власти нет.
     Мы пользуемся в данном случае брошюрой, выпущенной на-днях Семеновым в Берлине ^*1. Она довольно значительна по своему объему и потому мы воспроизводим только главное и существенное, правда довольно широко и подробно.
     Главный "сенсационный" интерес документа заключается в той части его, где автор рассказывает о деятельности центрального боевого отряда, но и все остальное настолько ценно, что пройти мимо не представляется нам возможным, и потому мы будем излагать содержание документа в последовательном порядке, пользуясь почти исключительно словами автора.

     I. В октябрьские дни.

     "В ночь октябрьского переворота, - начинает свое повествование Семенов, - в партии социалистов-революционеров царили полная растерянность и организационный хаос. Пленум Ц. К. беспрерывно заседал, не приходя ни к каким определенным решениям. Для большинства военных работников было ясно одно: необходимо, не теряя ни минуты, организовать стоявшие под Петроградом войска и двинуть их на Петроград".
     Автор далее рассказывает, что он выехал на Северный фронт, получил от Войтинского назначение и в качестве комиссара при третьем конном корпусе Краснова явился в Остров, в штаб корпуса. Керенский с Красновым и с 4-мя сотнями казаков уже выбыли в Гатчину.
     "Я объехал три - четыре сотни, стоявшие под Островом; созывал собрания и, выступая от имени Ц. И. К., убеждал казаков в необходимости выступления... Подавляющее большинство казаков голосовало за выступление. На другой день четыре сотни (приблизительно) были отправлены в Гатчину. Туда же выехал и я вместе со штабом корпуса. Выяснив в Гатчине, что Керенский со своим штабом уже в Царском Селе, я направился в Царское Село.
     Настроение первых двух сотен казаков, отправляемых на Петроград, перед которыми я, как комиссар корпуса, держал речь, было вялое, подъема не было совершенно. Керенский нервничал: отношение к нему казаков было враждебное.
     В тот же день в Царское приехал Гоц и член Ц. К. П. С. Р. Фейт. Оставив Фейта в Царском "организовывать общественное мнение", мы с Гоцем отправились на автомобиле на фронт. В верстах трех от Царского шло наступление на Петроград. Происходил обстрел Пулкова, и одна или две сотни конных казаков двигались на Петроград в обход Пулкова. Конная атака была отбита.
     В тот же день стало ясно, что наши силы недостаточны; в нашем распоряжении были лишь две артиллерийские батареи и не более
_______________
     ^*1 Г. Семенов "Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров в 1917 - 1918 г.г.". Берлин 1922 г.

семи сотен конных казаков. Пехота, которая якобы, по сообщению Войтинского, продвигалась к нам на помощь с Западного фронта, не подходила и не было в точности известно, где она находится; чувствовалось явное недовольство казаков своим одиночеством. К тому же Гоц получил сообщение из Царского Села, что один из стоявших там запасных пехотных полков собирается выступить против нас, ударив нам в тыл.
     Гоц и я сразу же выехали в Царское с целью убедить полк в неправильных его намерениях. Гоц, будучи уверен в хорошем приеме в полку персонально его, начал свою речь перед полком уверенно, указывая, что он тов. председателя Ц. И. К., что у него в прошлом десятилетняя каторга, но сразу же начался шум, отовсюду раздались враждебные возгласы: "довольно", "не хотим". Гоц переменил тон, "сбавил", но ему с трудом удалось закончить неоднократно прерываемую речь. Чувствовалась в полку огромная враждебность к Временному Правительству, в особенности, судя по возгласам, к военной политике Керенского. После Гоца выступали разделявшие нашу позицию представители полкового комитета, пользовавшиеся в полку персональным авторитетом. С огромным трудом удалось до некоторой степени переломить настроение полка. Гоц уехал в Гатчину на свидание с находившимся там Керенским; надежда его на ликвидацию большевиков путем наступления значительно упала.
     На организованном мною заседании Комитета 4-й Донской дивизии 3-го корпуса при участии моем и Войтинского было выработано воззвание: "Всем, всем..." с разъяснением мотивов нашего выступления и с призывом к вооруженной поддержке его; оно было передано по радио, за подписью Войтинского; моей и Комитета. В силу недостаточности сил и пассивного настроения казаков, решено было (в тот же день) отступить на Гатчину. Отступление произошло ночью. Войтинский выехал в Псков с целью ускорить продвижение идущих к нам на помощь пехотных частей; по имевшимся у нас сведениям, пехотные части (кажется, 18-й пехотной дивизии) подходили к Пскову. Я отправился в Гатчину. Ночью в Гатчину на автомобиле приехал Виктор Чернов. Состоялось совещание Чернова с Керенским. Чувствовалось, что Чернов не возлагает больших надежд на наше выступление. У Чернова заметно было стремление не выявлять открыто своей солидарности с Керенским. Утром Чернов выехал в Псков. Дело наше все более клонилось к проигрышу. Пехоты все еще не было. Конные части начинали разлагаться: у них было настроение полной апатии к происходящему и враждебное отношение к Керенскому. Прибывшие к Керенскому делегации пятой армии и комитета Северо-Западного фронта, упрекая Керенского в том, что он вызывает гражданскую войну, предлагали ему ликвидировать наступление, войдя в соглашение с большевиками. С целью затянуть время, Керенский послал на фронт мирную делегацию для переговоров с большевиками.
     Между тем запахло военным заговором. Я знал (через одного из комитетчиков 4-й дивизии), что офицеры штаба 3-го конного корпуса замышляют арестовать Керенского. В комендантской столовой, куда я отправился с целью присмотреться к настроению офицеров, в офицерских группах открыто говорилось о том, что Керенский - "мямля", что он в военном деле ничего не смыслит, что его надо арестовать. Тут же я заметил группу офицеров вокруг Савинкова, в которой велись какие-то секретные разговоры. Посланная Керенским мирная делегация неожиданно вернулась вместе с большевистской делегацией. И скоро между представителями казаков и большевистской делегацией помимо Керенского был заключен мирный договор с условием удаления Ленина и Троцкого из правительства - с одной стороны, и выдачи Керенского - с другой стороны. Казаки на мир шли охотно.
     Убедившись в неизбежности его выдачи большевикам, Керенский решил скрыться, и я организовал его побег; он бежал в автомобиле, переодетый в одежду одного эс-эрствующего матроса. Приехавший уже после бегства Керенского Войтинский привез известие, что пехотные части дальше Пскова итти не хотят. Вечером в Гатчину вошли большевистские войска. Из Гатчины я вернулся в Петроград".
     Не лишен интереса рассказ Семенова о посещении им Могилева, куда он выехал, узнав, что там при ставке Чернов и Гоц ведут работу по организации военных сил.
     "Я выехал в Могилев и застал там такое положение вещей: шло непрерывное заседание обще-армейского комитета, который никак не мог принять окончательного решения по вопросу о создании обще-социалистического министерства и вооруженном сопротивлении большевикам. Из ответственных активных работников там были - в ожидании этого решения - Чернов, Гоц, Гернштейн и Авксентьев. В первом же разговоре со мной Гоц, безнадежно махнув рукой, заявил, что обще-армейский комитет бессильно топчется на месте, что сил в распоряжении комитета мало и, что, очевидно, ничего не выйдет. Чернов, повидимому, в полнейшем моральном и физическом бессилии лежал с компрессом на голове"...
     Во всем рассказе Семенова с особенной ясностью выявляется прежде всего неверие эс-эровских вождей в свое дело. С первых шагов они убеждаются, что никакой реальной силы за ними нет, что-то пытаются сделать, но делают, "безнадежно махая рукой". В атмосфере изоляции от рабочих и солдат (офицерство шло за Красновым) эс-эровские лидеры мечутся из стороны в сторону, сочинительствуют для того, чтобы вновь и вновь остаться в нетях. Они не доверяют друг другу, брюзжат на единомышленников, дипломатничают между собой и даже больше: есть среди них прямые предатели. Чернов сторонится Керенского, а Савинков организует заговор против того и другого.
     На словах разговоры об обще-социалистическом министерстве, а на деле беззубые попытки организовать отпор большевикам, опираясь... на восемь сотен красновских молодцов. Перед нами уже здесь бывшие люди, мелкие политические шарлатаны, лягушки, пытающиеся превратиться в волов, политический мусор, осколки и политические последыши. Что могло родиться в этой среде, увидим дальше.

     II. "Защита" Учредительного Собрания.

     Потерпев поражение в октябрьские дни, партия эс-эров старается организовать вооруженную защиту Учредительного Собрания. С этой целью реорганизуется и усиливается военная комиссия Ц. К., куда кооптируется Семенов. Военная комиссия старается восстановить связи с петроградским гарнизоном, с Красной гвардией, создает здесь свои ячейки и т. д. Для широких кругов говорили о необходимости защищать Учред. Собрание, в наиболее тесных открыто готовились к восстанию.
     Был организован разведывательный отдел, "дабы быть в курсе военных дел большевиков". "С этой целью, - пишет Семенов, - мы отправили в штаб Красной гвардии с поддельным письмом офицера-фронтовика, который вскоре занял пост помощника Мехоношина и осведомлял нас о состоянии и настроении Красной гвардии и о местонахождении специально большевистских частей. Делались попытки завязать через делегатов партийного съезда связи с армиями, но фактически связи не было. Был задуман и стал проводиться в жизнь план создания фиктивного солдатского университета под частным флагом; целью университета было стянуть в Петроград к моменту нашего выступления некоторое количество вооруженных солдат, разделявших точку зрения защиты Учредительного Собрания".
     К концу декабря в распоряжении эс-эров, по словам Семенова, находились: броневой дивизион, Семеновский полк и Преображенский. Расчеты на солдатский университет не оправдались: вместо 2 - 3 тысяч приехало только 20 - 30 человек. Кроме того имелась нелегальная боевая ударная рота. Пред выступлением был организован вместе с военным отделом Комитета спасения боевой штаб. В него вошли меньшевики: Шейн, Мазуренко, Гомзарт, эс-эры: Онипко, Сергей Маслов и эн-эс Сомов. О политических настроениях Семенов пишет: "Отмечаю, что среди активных работников Отдела уже в ту пору существовала мысль о приемлемости помощи союзников в вооруженной борьбе с большевиками. На одном заседании Отдела, на котором я присутствовал, Гумаркин и Онипко проводили идею "займа" у союзников на организацию военной работы; не отрицали они и интервенции". Канун и день выступления Семенов описывает так: "Я полагал действовать следующим образом: мы направляем ожидаемую массовую демонстрацию во главе с броневым 5-м дивизионом и нашими боевыми дружинами, инсценируя народное восстание - к Семеновскому полку. Семеновский полк, соответственно его настроению, при виде этой картины присоединяется; вместе с Семеновским полком двигаемся к Преображенскому полку, втягиваем, по возможности, дорогою колеблющиеся воинские части, примерно - электротехнический батальон. После присоединения Преображенского полка масса движется к Таврическому дворцу, откуда начинаются активные действия.
     Штаб принял мой план.
     В ночь накануне демонстрации, когда вновь обсуждался на гарнизонном совещании вопрос о выступлении Семеновского полка, представитель Семеновского полка заявил, что большое значение для активного выступления полка имело бы выступление на полковом собрании известного и любимого в полку с.-р. Лихача от имени фракции с.-р. Учредительного Собрания с открытым призывом к вооруженной защите Учредительного Собрания. Присутствовавший на совещании Лихач согласился. Но, когда этот вопрос был поставлен на обсуждение бюро фракции, бюро наложило свое "veto". Такова была по этому вопросу и точка зрения Ц. К.
     Почувствовав в этом инциденте какие-то колебания в Ц. К., Военная Комиссия обратилась к членам Ц. К. за точными и конкретными директивами.
     Ц. К., взвесив положение вещей и наши реальные силы, ясно учтя необходимость открыто взять на себя руководство выступлением и тяжесть падающей на партию с.-р. ответственности, дал нам директивы не приводить в исполнение выработанного штабом плана выступления. Ц. К. предлагал нам лишь следующее: в случае активного массового выступления, когда войска сами станут на сторону восставших, когда движение выльется в стихийное вооруженное столкновение с большевиками, - взять на себя руководство движением, регулировать его.
     В день демонстрации 5-й броневой дивизион был наготове к выступлению и ждал лишь сигнала. Боевики наши собрались в количестве 60 - 70 человек в помещении городского Московского районного комитета.
     В комитете Семеновского полка шло беспрерывное заседание; Комитет, не получая точных директив ни от фракции эс-эров, ни от Ц. К. П. С.-Р., начал колебаться.
     Я считал, что выступление по намеченному нами плану пройдет удачно, но не считал возможным выступить без санкции Ц. К. Согласно директивам Ц. К., мы пассивно выжидали, какие размеры примет демонстрация, в какую форму она выльется.
     Вооруженного, массового стихийного столкновения не произошло и мы бездействовали".
     Помимо исторической ценности повествование Семенова имеет и другое, более современное значение. Штрих за штрихом пред нами восстанавливается цельная картина политической немощности и оторванности от масс эс-эровской партии. Располагая подавляющим большинством в Учредительном Собрании, имея еще большие связи в командном офицерском составе, партия эс-эров оказалась совершенно оторванной от фронта, от солдатской массы. Их боевой ударный центр располагал в сущности совершенно ничтожными силами: ударная рота и несколько десятков дружинников. Что касается броневого дивизиона, Семеновского и Преображенских полков, то хотя они и были на стороне эс-эров, но существенного значения это не имело. Во-первых, у них не доставало необходимой активности, а во-вторых, тут сказывался гипноз старых лозунгов, еще не выветрившихся в некоторой части солдатских масс. Кроме того, повидимому, эс-эры семеновцев и преображенцев считали своими потому, что головки полков - комитеты - были на их стороне. Разумеется, этого было недостаточно и Ц. К. партии эс-эров ничего не оставалось, как топтаться на одном месте и ждать у моря погоды. Лишний раз подтверждается истина, что парламентское большинство это - одно, а реальное соотношение сил в стране - нечто совсем другое. Учредительное Собрание погибло потому, что за ним не было никаких серьезных общественных сил.
     Данные Семенова с отчетливой точностью подтверждают это. В то время, как учредиловские болтуны считали себя представителями "воли народа", эта "воля" была целиком за советами. Фронт был за Советскую власть, в крупных городах рабочие и воинские части были явно большевистскими. Крестьяне выгоняли помещиков из усадеб и отбирали у них землю, т.-е. делали то, против чего эс-эровские болтуны все время боролись. Сов. власть, ни в какой степени не окрепшая еще, находившаяся в первейшей стадии самоорганизации, шутя справилась с эс-эровскими попытками свергнуть ее. Вместо "воли народа" эс-эры не сумели сорганизовать даже приличной демонстрации. "Стихийное восстание масс" оказалось буффонадой, жалкой фатаморганой. Поневоле потом пришлось утешать себя криками о черни и охлосе, о массах, сбитых с толку "демагогией большевиков", хотя, как мы увидим дальше, самой позорной, трусливой, дрянной демагогией занимались именно эс-эры. Но об этом потом.
     Заметим также, что меньшевики принимали активное участие в подпольных военных белогвардейских органах: они очень ведь теперь любят кричать, что большевики облыжно обвиняют их в контр-революционности.

     III. "Работа" эс-эров в Красной армии.

     В связи с распадением старых полков, как боевых единиц, эс-эры направляют свое внимание на Красную армию, к формированию которой приступает Советская власть. Они подбирают свой командный состав, вливая его в качестве добровольцев в штабы, создают свои парт. ячейки и организуют особый красноармейский отдел. Семенов очень подробно перечисляет, где и какие связи они имели, при чем в качестве опорных баз фигурируют те же самые: Семеновский, Преображенский и Волынский полки, броневой дивизион и некоторые штабные учреждения. В остальных полках дело обстояло плохо. В Павловском, Измайловском, Финляндском, Гренадерском настроение было определенно большевистское, и эс-эры решили на них махнуть рукой. Вливание "своих людей" шло, однако, крайне слабо. Так в Семеновский полк было влито три-четыре человека, человек 10 в Преображенский. Работа вообще ослабела; солдаты, демобилизуясь, разъезжались по домам. Кроме того, в эс-эровских полках начало чувствоваться чье-то постороннее влияние. Далее Семенов переходит к рассказу о том, как эс-эры входили в контакт с некоей черносотенной подпольной организацией на предмет совместных выступлений против большевиков. История с этим контактом чрезвычайно интересна и поучительна, настолько, что мы остановимся на ней подробнее, предоставив слово автору.
     "Мы выяснили, - пишет он, - что в Петрограде существует правая военная организация, которая и ведет свою работу в этих полках. Эта организация поручила одному из своих членов - непартийному солдату Преображенского полка (прежде активно работавшему у нас) - вступить с нами в переговоры по координированию работы и совместному выступлению; при чем, зная, что мы нуждаемся в средствах на работу, организация предлагала нам, в случае контакта, финансировать нас. Выяснилось, что это внепартийная буржуазная организация, существовавшая на средства крупной буржуазии и высшего духовенства. Во главе ее стоял бывш. правый с.-р. Филоненко. Целью ее было вооруженное свержение большевиков и создание буржуазного правительства. К этой организации и переходило постепенно наше влияние в Преображенском, Семеновском и Волынском полках. Под ее воздействием оказались полковые комитеты; в ее руках были полковые командиры, (командиры Преображенского, Семеновского полков, - старые офицеры, они были некоторое время с нами, поскольку мы шли активно против большевиков, но, как только стала проявлять себя правая организация, все их симпатии немедленно склонились к ней). Организация, как и мы, проводила пополнение полков своими людьми, добровольцами, вводила бывш. юнкеров, бывш. офицеров в качестве солдат. Я и Леппер были против контакта с организацией Филоненко. Но, учтя некоторую реальную силу организации, в виду ее влияния в указанных трех полках, мы, считая вопрос достаточно важным, передали его на обсуждение Ц. К. Перед Ц. К. мы поставили вопрос в такой плоскости: во-первых, можем ли мы вообще входить в какое бы то ни было соглашение с определенно реакционной организацией, при чем я и Леппер в качестве представителей военной комиссии высказывались принципиально против; во-вторых, если контакт с точки зрения Ц. К. возможен, то будет ли это политическое соглашение или только чисто военное сотрудничество; и, наконец, можем ли мы в случае военного сотрудничества брать у правой организации деньги на нашу работу.
     Ц. К. решил на политическое соглашение не итти. Но предложил мне и Лепперу, в целях конкретного выяснения планов Филоненко, вступить с последним от имени Ц. К. в официальные переговоры о политическом соглашении, делая вид, якобы это соглашение возможно. Вопрос о военном сотрудничестве и о приемлемости брать деньги от правой организации Ц. К. решил в положительном смысле. Считая факт выступления правой организации неизбежным, Ц. К. полагал, координируя практическую работу, выступить в будущем вместе с организацией Филоненко, а затем, опираясь на массу, в процессе переворота, взять власть в свои руки.
     Было устроено свидание для переговоров. Присутствовали: я, Леппер, Филоненко и член правой организации (солдат Преображенского полка). Стремясь на этом свидании точно выяснить силы "союзника", мы определили, что у Филоненко помимо влияния в Преображенском, Семеновском и Волынском полках, на которое он рассчитывал больше всего, имеются какие-то ударные офицерские группы (численность их Филоненко старался замаскировать, но чувствовалось, что она не особенно велика) и какая-то домовая "гражданская охрана" из симпатизирующих обывателей, по выражению самого Филоненко. Филоненко старался выяснить наши реальные силы, дабы не "проторговаться". Мы рисовали их в преувеличенном виде. После вооруженного свержения большевиков Филоненко предполагал создать буржуазное министерство, куда предполагалось ввести: Карташова (Карташов принимал активное участие в организации Филоненко), Пальчинского, Львова (бывшего обер-прокурора Св. Синода), Пешехонова, Коновалова и "кажется" Кишкина. Как мы ни старались выяснить, кто уже намечается на пост министра-председателя, Филоненко об этом умалчивал. Мы догадались, наконец, что это место он предназначает для себя самого. Предполагалось, что правительство созовет Учредительное Собрание. Филоненко считал, что старое Учредительное Собрание не пользуется популярностью в массах. Для нас было очевидно, что самый большой дефект старого Учредительного Собрания - это отсутствие в нем самого Филоненко.
     Мы заявили Филоненко, что политическое соглашение - длительная история, что мы будем делать об этом доклад в Ц. К. и ждать по этому вопросу его решения, и предложили, не теряя времени, координировать военную работу по подготовке восстания. Филоненко сразу же согласился и предложил финансировать нас. Получая субсидию в дальнейшем, мы получили от Филоненко около ста тысяч керенок. Политическое соглашение было постепенно нами замято.
     План выступления организации Филоненко сводился к тому, чтобы постепенно подготовить Преображенский, Семеновский и Волынский полки и бросить их против большевиков. Готовилось разоружение Преображенского полка. Настроение преображенцев было таково, что они думали активно сопротивляться разоружению их Советской властью. Филоненко ждал попытки разоружения, полагая, что в этот момент удасться при сопротивлении Преображенского полка объединить на его защиту другие петроградские старые полки и двинуть их против большевиков. У Филоненко был боевой штаб предполагаемого выступления; в этот штаб вошел в качестве нашего представителя Леппер. Мы тоже считали, что Преображенский полк окажет активное сопротивление разоружению и думали, что это может быть моментом выступления. Полагали объединить вокруг Преображенского полка старые полки Петроградского гарнизона и противопоставить их Красной армии. В марте (приблизительно) мы узнали, что ночью ожидается разоружение Преображенского полка. Преображенский полк, по сообщению представителя полка (члена правой организации), был настроен не сдавать оружия. Семеновский и Волынский полки, которым представитель Преображенского полка сообщил о предстоящем разоружении, обещали поддержку и были наготове. На помощь правой организации, в решительный момент концентрации сил около Преображенского полка, рассчитывать было нечего; о правой организации, об ее штабе представитель Преображенского полка говорил, безнадежно махая рукой.
     Военная комиссия решила выступать. Был сделан запрос Центральному Комитету. Ц. К. после долгих и бурных прений санкционировал наше решение.
     Центром тяжести предполагаемого выступления было ожидаемое активное сопротивление преображенцев. При наличности этого сопротивления мы полагали бросить к полку броневые машины, захватив их силами нашего броневого дивизиона, и наши боевые дружины. Семеновский и Волынский полки, предполагалось, выступят и присоединятся. Броневой дивизион наш был наготове в ожидании предписаний. Я отдал приказ Кононову собрать боевые дружины. Ночью произошло следующее: одна часть Преображенского полка - на Миллионной (полк был разделен на две части) была захвачена врасплох и разоружена без попытки сопротивления; около другой части стоял броневик и стягивались большевистские части. В этой части положение вещей было таково, что солдаты, чувствуя возможность вооруженной стычки разбегались; ушли даже, по сообщению представителя полка некоторые из наиболее активных и надежных, расставленные им в караул. Настроение в Семеновском и Волынском полках, когда там узнали о положении Преображенцев, было подавленное. Наши боевые дружины по неизвестным причинам не собрались. Не явился ни один человек. (Как сообщил после Кононов, он никак не мог их собрать.) Мы сочли дело проигранным и решили не выступать. Организация Филоненко во время этого ожидавшегося выступления ничем себя не проявила, показав этим свою полную несостоятельность. После разоружения Преображенского полка Филоненко вскоре уехал из Петрограда, так как за ним следили и он ожидал ареста. Его организация вскоре распалась. Неоднократно упоминавшийся мною работник Преображенского полка уехал, изверившись в возможность выступления в Петрограде и считая нужным перенести центр работы на окраины.
     Ожидалось разоружение Семеновского полка. Полковой комитет созвал полковое собрание, на котором провел, по тактическим соображениям, несоответствовавшую настроению полка резолюцию доверия Советской власти. Ввиду этой резолюции полк, не был разоружен. Впоследствии полк целиком перешел на фронте на сторону Юденича".
     Здесь все хорошо и характерно, начиная с мелочей. Очень колоритен Филоненко - недавний правый эс-эр, оказавшийся во главе организации, существовавшей на средства крупной буржуазии и высшего духовенства. Политическая платформа его чрезвычайно проста: так как его не оказалось в старом Учредительном Собрании, то он против него и за созыв нового. И он метит на пост председателя нового контр-революционного правительства. Ему обещает это "крупная буржуазия и высшее духовенство", и он отрясает прах от ног своих, в двадцать четыре часа меняет убеждения. Ни у Филоненко, ни у эс-эров за душой нет ни алтына, поэтому они тянутся друг к другу и еще потому, что по существу между ними нет никаких серьезных различий: и те и другие авантюристы, проигравшиеся политические шулера, жалкие "бывшие людишки", растерявшие последние остатки идейного багажа. Мелкая игра в крупную политику, политическая неразборчивость, всеравношество и нечистоплотность, желание погреть руки, где удастся, ибо других путей нет, они заказаны. Понятно отсюда, что "мудрый" эс-эровский Ц. К. намечает такую "тонкую" политическую линию: деньги брать нужно, совместно выступать тоже, но на полит-соглашение итти не следует. Как будто дело в писаной платформе. Суть в том, что партия правых эс-эров брала деньги у крупной буржуазии и высшего духовенства - вышли в хороших людей, - и совместно с самой подлинной черной сотней подготовляла вооруженное восстание против Советской власти. Это - факты.
     Далее Семенов рассказывает, что после того, как выяснился провал "коалиции" с Филоненко, эс-эры пытались "с информационными целями" получить деньги от... Людендорфа. О работе эс-эров узнала некая архи-буржуазная организация, стоящая на точке зрения немецкой ориентации. Предполагалось двинуть на Петроград несколько немецких корпусов и водворить буржуазное правительство.
     Организация предложила эс-эрам деньги, требуя за то поддержки.
     Семенов говорит:
     "Снова поставили вопрос перед Ц. К.; Ц. К. П. С.-Р. отнесся резко, отрицательно к проектируемому соглашению. Но считая нужным, чтобы мы, в целях информации, поддерживали связь с организацией, стараясь выяснить, что она конкретно делает и беря от нее деньги, но конспирируя от нее, делая вид, что мы идем на соглашение с нею.
     Деньги мы брали, получили тысяч 40 - 50. Иванов два раза ездил в ставку начальника штаба Северного Германского фронта и через начальника этого штаба вел переговоры от имени "Русского Общества" с начальником Германского генерального штаба Людендорфом. Он предлагал Лепперу послать туда же от нас авторитетного представителя для окончательных переговоров.
     Леппер довел до сведения Ц. К. об этом предложении Людендорфа. Ц. К. считал нужным, преследуя все ту же информационную цель, послать нашего представителя в ставку начальника штаба Северного Германского фронта (в Ц. К. по этому поводу были большие прения; некоторые члены, примерно, Раков, были резко против). Для поездки в ставку Ц. К. наметил кандидатуру Постникова (полковника). Я и Леппер, по поручению Ц. К., вели переговоры с Постниковым, но Постников отказался (он был принципиально против всего этого). Другого подходящего представителя для поездки в ставку мы не нашли, и поездка не состоялась.
     Немецкий штаб не пошел на соглашение с организацией. Без услуг немецких штыков организация не имела никакой реальной силы.
     Сущие Маккиавелли, хитроумнейшие Одиссеи, дипломатичнейшие дипломаты, государственные умы, министерские головы, современные Соломоны. И от Антанты получали, и от высшего духовенства не отказывались, и Людендорфом не побрезговали. Вот она "тонкая" политика, использование ситуаций, здоровый политический реализм. И подумать только, что ничего из этого не вышло. Или вернее: вышло-то вышло, но получилась слякоть, дрянь, скверные пустяки, ложь, игра в бирюльки и предательство революции.
     Кстати, подходящий случай для нас, поднять бы "разоблачающую" кампанию на весь мир о немецких агентах, немецких деньгах, о связи с Людендорфом. Оставим, однако, это для Бурцева, Алексинского и Милюкова - все равно им "там" делать нечего - пусть и "разоблачают". Нас же сейчас интересует другой вопрос. Из брошюры Семенова явствует, что "работа" эс-эров в Красной армии на три четверти сводилась к соглашательским комбинациям с махровыми черносотенными организациями и к провокаторской деятельности в среде высшего командного состава. Так и запомним. В толщу красноармейских масс они проникнуть не могли и Семенов неоднократно констатирует, как все попытки со стороны эс-эров в этом направлен и терпели неизменный крах: вливать свои ячейки в красноармейские части в сколько-нибудь широких размерах не удавалось, старые связи терялись, "работа" все больше и больше замирала.

     IV. Экспроприации и террор.

     Партия эс-эров утверждала и утверждает, что она не имеет отношения к эксам, которые время от времени производились в 1918 и 1919 годах. Семенов разрушает эту "легенду", указывая, что ряд эксов произведен был им и его группой с ведома и одобрения Ц. К. Партии. Когда выяснилось, что партия не располагает значительными денежными рессурсами, Семенов предложил Ц. К. обсудить вопрос об эксах.
     "Ц. К., стоявший на точке зрения принципиального отрицания экспроприаций, принимая во внимание создавшееся в партии положение вещей в смысле полного отсутствия денег для дальнейшей работы, признал производство экспроприаций у советского правительства допустимым. Но при этом Ц. К. считал совершенно недопустимым делать экспроприации от имени партии. Экспроприации должны были производиться нашими дружинниками таким образом, чтобы имя партии никоим образом и ни в каком отношении не было связано открыто с ними. Предполагалось, что наши боевики будут фигурировать, как уголовные преступники. Военная комиссия разделяла эту точку зрения Ц. К.".
     Ниже, в связи с практикой террора в отношении к представителям Советской власти мы вернемся к этой "тактике" Ц. К. партии эс-эров. Пока же ограничимся указанием, что эс-эровскими боевиками был произведен ряд экспроприаций: помимо эксов у частных лиц, был экспроприирован миллион рублей у артельщика Комиссариата продовольствия, при чем артельщик оказался "своим"; экс в губпродкоме в Москве не удался по случайным причинам: не достало кислорода в аппарате для расплавки замка; на углу Камергерского пер. и Тверской было ограблено на 100 тысяч руб. почтовое отделение. Намечался экс части золотого запаса, предназначенного для уплаты Германии по Брестскому договору, равно как и экс в Главсахаре, но оба эти проекта приведены в исполнение не были.
     Переходим к террористической деятельности партии эс-эров. Отчету о терроре посвящена почти половина документа, опубликованного Семеновым. Несомненно, эта часть представляет наибольшую ценность и интерес. Здесь "тактика" эс-эровской партии очерчена "с головы до пяток". Здесь мы узнаем впервые о таких вещах, которые раньше совсем были неведомы, о действиях, по поводу коих эс-эры, бия себя в перси, твердили и твердят с благородным негодованием: "наглое измышление большевиков, непричастны, неповинны". Речь идет о таких актах, как убийство Володарского, покушение на Ленина. Но здесь не только это: тут вся глубина разложения, весь смрад, вся ложь и весь обман.
     Рассказ свой Семенов начинает с того, что, прийдя к мысли о необходимости применения индивидуального террора к наиболее видным большевикам, он решил организовать центральный боевой отряд. В отряд вошли Федоров, Сергеев, Усов, Зеленков, Коноплева и Иванова. Была организована слежка за Зиновьевым и Володарским. Дальше он пишет:

     "Когда мы сочли технику к покушению на Володарского достаточно подготовленной, я обратился к Гоцу с запросом, считает ли нужным Ц. К. перейти немедленно к действию. Гоц от имени Ц. К. предложил мне выждать некоторое (короткое) время. Для чего надо было выжидать это короткое время, что могло измениться в ближайшем будущем, - для меня так и осталось невыясненным. Я вынес из беседы с Гоцем определенное впечатление, что у Ц. К. просто не хватает последней практической решимости, как зачастую это бывало с Ц. К. в решительные действенные моменты. На другой - третий день после беседы моей с Гоцем - Сергеев, отправляясь посмотреть, как проедет в намеченном нами месте автомобиль Володарского, задал мне вопрос, как быть, если у него будет очень удачный случай убить Володарского. Я ответил, что в таком случае надо действовать. В этот день автомобиль Володарского по неизвестной причине остановился невдалеке от намеченного нами места, в то время, когда там был Сергеев. Шоффер начал что-то исправлять. Володарский вышел из автомобиля и шел навстречу к Сергееву. Кругом было пустынно. Вдали были редкие прохожие. Сергеев выстрелил несколько раз на расстоянии двух-трех шагов, убил Володарского и бросился бежать. Сбежавшаяся на выстрел публика погналась за Сергеевым. Последний бросил английскую военного образца бомбу, взвесив, что на таком расстоянии он никого из публики не убьет. От взрыва преследующие растерялись. Сергеев перелез через забор, повернул в переулок и скрылся. Затем я его отправил в Москву.
     Рабинович от имени Ц. К. заявил мне, что я не имел права совершать акта без точной санкции Ц. К., так как Ц. К. предложил мне с совершением акта подождать (члены Ц. К. по конспиративным соображениям избегали встречи со мной).
     В эс-эровских кругах, среди тех, кто считал нужным террористическую борьбу, полагали, что акт - дело партии и с напряжением ждали открытого сообщения партии об этом. Ц. К. растерялся, и все его помыслы сводились к страху, как бы не открылось, кто является действительным виновником происшествия, как бы партия не подверглась разгрому. Ввиду этого (по-моему - именно ввиду этого) на другое же утро после убийства в газетах появилось категорическое заявление Ц. К., что ни партия и ни одна из ее организаций не имели ни малейшего отношения к происшедшему. Ц. К. настаивал на немедленном отъезде всех нас в Москву. Я был возмущен поведением Ц. К. Я считал необходимым, чтобы партия открыто заявила, что убийство Володарского - дело ее рук. То же думала моя Центральная Боевая группа. Отказ партии от совершенного ею акта был для нас большим моральным ударом. Моральное состояние всех нас было ужасное".

     Володарский был убит партией эс-эров. Партия эс-эров трусливо отказалась и по сию пору отказывается от этого акта. Партия эс-эров обманула своих боевиков, предала их. Дабы не мешать "цельности впечатления", переходим ко второму акту: покушению на тов. Ленина.
     Семенов повествует: "Установили, что Ленин часто выезжает на митинги. Особое значение я придавал в тот момент убийству Троцкого, считая, что это убийство, оставив большевистскую армию без руководителя, значительно подорвет военные силы большевиков. Убийство Троцкого я ставил в первую очередь, считая нужным приводить его в исполнение немедленно, при первой же практической возможности. Я мыслил это убийство не как политический акт, а как дело военное, необходимое по стратегическим соображениям. Покушение на Ленина я расценивал, как крупный политический акт, и считал, что политическая обстановка еще недостаточно созрела для подобных политических ударов, что это покушение надо производить при обстановке начинающегося развала Советской власти и что следовательно его надо отсрочить на некоторое время, ибо большевики еще пользуются популярностью, у них еще есть связи с массой. Для выяснения позиции Центрального Комитета по вопросу о практическом проведении террора, я беседовал с Гоцем. Гоц находил, что политический момент достаточно созрел и для политических ударов путем террора, считал, что убийство Ленина можно осуществить немедленно, что оно будет иметь не меньшее значение для подрыва Советской власти, чем убийство Троцкого. Гоц предлагал убить первым того, кого будет легче убить по техническим соображениям. Я указал Гоцу, что если Ц. К. намерен отказываться от актов после их совершения, как это было при убийстве Володарского, то и я и мои боевики вряд ли согласимся продолжать террористическую работу. Гоц заявил, что, в силу большой политической важности готовящихся актов, Ц. К. во всяком случае не заявит о непричастности партии к ним; возможно только, что Ц. К. по тем или иным практическим соображениям замедлит с открытым признанием актов делом партии, но с тем, чтобы через некоторое короткое время декларировать о них открыто. Я изложил точку зрения Гоца на собрании боевиков, поставив перед ними следующие вопросы. Во-первых, будем ли мы продолжать террористическую работу при условии, что Ц. К., возможно, не сразу после актов, открыто их признает своим делом. Некоторые из боевиков считали необходимым, чтобы покушавшийся сразу же, в случае ареста, заявил, что акт является делом партии, и чтобы официальное заявление об этом Центрального Комитета последовало бы немедленно. После долгих прений мы решили, что точка зрения Гоца приемлема, но что, поскольку Гоц не давал никаких официальных обещаний от имени Ц. К., у нас должна быть более определенная и более официальная гарантия в том, что Ц. К. поступит после акта именно согласно этой точки зрения.
     У меня снова состоялось свидание с Гоцем, на котором я предложил ему, сообщив о настроении боевиков, дать официальный ответ, гарантирует ли он от имени Центрального Комитета партии социалистов-революционеров, что Ц. К. не отречется от акта после его совершения. Гоц гарантировал от имени Центрального Комитета своим честным словом, что Ц. К. не заявит о непричастности и признает акт открыто немедленно, или спустя некоторое время. Мы сочли честное слово Гоца достаточной гарантией".
     Далее Семенов узнает, что в Москве есть террористическая группа эс-эров. Он вступает с группой в связь. Во главе этой второй группы оказывается Фаня Каплан, бывшая анархистка. Группа Семенова сливается с группой Каплан. В группе Каплан оказались: Пепеляев, Груздиевский и некая Маруся. Решили убить Ленина выстрелом из револьвера при отъезде его с какого-нибудь митинга. Покушение было произведено при следующих обстоятельствах:
     "В первую неделю, - рассказывает Семенов, - когда наш план дежурств на митингах уже выполнялся, Ленин выступил только на одном небольшом митинге, на котором не было нашего дежурного (на небольшие митинги мы не посылали дежурных). В следующую неделю Усов, которому дежурный боевик, сообщил о приезде Ленина на митинг, пришел на митинг, но покушения не сделал. У нас после этого было тяжелое собрание. Мы все считали, что Усов оказался слабым, что у него не хватило решимости к действию. Усов был исключен из числа исполнителей. На следующий раз я разослал дежурных на все митинги. Лучшим исполнителем я считал Каплан. Поэтому я послал ее в тот район, где я считал больше всего шансов на приезд Ленина. Послал хорошего боевика, старого с.-р. Новикова, на завод Гужон^*1, где ожидался приезд Ленина. Каплан должна была дежурить на Серпуховской площади недалеко от завода. Я считал, что бежать после совершения акта не надо, что за такой момент покушающийся должен отдать жизнь, но практическое решение этого вопроса я предоставлял каждому из исполнителей. Каплан разделяла мою точку зрения. Все-таки, на случай желания Каплан бежать после совершения акта, я предложил Новикову нанять извозчика-лихача и поставить наготове у завода (что Новиков и сделал).
     Ленин приехал на завод. Окончив говорить, Ленин направился к выходу. Каплан и Новиков пошли следом за ним. Каплан вышла вместе с Лениным и несколькими сопровождавшими его рабочими. Новиков нарочно споткнулся в выходной двери, задерживая несколько выходящую публику. На минуту между выходной дверью и автомобилем, к которому направился Ленин, образовалось пустое пространство. Каплан вынула из сумочки револьвер: выстрелив три раза, она тяжело ранила Ленина. Бросилась бежать. Через несколько минут она остановилась и, обернувшись лицом к бегущим за нею, ждала, пока ее арестуют. Каплан была арестована. На Новикова никто не обратил внимания.
     После покушения я стянул всех боевиков на дачи. В газетах появилось заявление Ц. К., что партия не принимала участия в акте. Это произвело на нас ошеломляющее впечатление. Увидевшись с Донским, я с негодованием сказал ему о недопустимости такого поведения Ц. К., считая его просто трусостью, указывал, на честное слово Гоца. Донской объяснил заявление Ц. К. тем, что Ц. К. считает недопустимым подвергнуть партию, в случае отсутствия такового заявления, разгрому красного террора. Новикову Донской предложил описать акт и сдать материал в архив Партии. Отмечаю, что происшедшее вскоре убийство Урицкого было произведено не нашей группой (думаю, что оно было организовано группой эн-эсов)".
_______________
     ^*1 Семенов ошибается: покушение произошло на заводе Михельсон. А. В.


     Ц. К. партии эс-эров убил т. Володарского и отрекся от этого убийства, обманув страну, свою партию и боевиков. Ц. К. эс-эровской партии стрелял в Ленина, ранил его и опять отрекся и вторично обманул страну, свою партию и своих боевиков. Члены Ц. К. - Чернов, Гоц, Донской и другие - действовали как самые последние трусы. Они ссылались на то, что не хотят подвергнуть партию "ужасам красного террора". Но дело, конечно, не в этом. Они не смогли признать эти "акты" своими ни тогда, ни позже, они никогда не признали бы их своими, ибо они знали и знают, что их осудят русские рабочие, иностранные рабочие, красноармейцы, крестьяне, значительная часть эс-эровской партии. И вот Ц. К. втягивает боевиков в убийство, подсказывает, кого следует убить, обещает признать "акты" делом партии и обманывает. И не случайно, что виновников и обстоятельства убийства впервые раскрывает Семенов, начальник центральной боевой дружины, проклявший Черновых и отрясший эс-эровский прах от ног своих.
     Какой политический смысл имели эс-эровские "акты", раз партия отрекалась во всеуслышание от них? Заметьте, что заявление о непричастности к "актам" звучит как косвенное осуждение их и так их и понимали эс-эровские боевики. Террор, к которому прибегала раньше до революции партия эс-эров, "снимая" царских сатрапов, имел в виду, главным образом, не персональное уничтожение последних, - а поднятие активного настроения в массах, поднятие престижа партии, устрашение врага. Поэтому "в доброе старое время" партия с гордостью оповещала, что министр - имя рек - покинул сей мир. Открещиваясь, косвенно осуждая "акты" - убийство Володарского и покушение на т. Ленина, Ц. К. эс-эров сводил к нулю это главное в практике индивидуального террора. В конце концов, дело сводится к мести, к сведению счетов со стороны кучки людей, политических банкротов, озлобленных своими неудачами, сброшенных на политическое дно, бессильных и неспособных к серьезной политической борьбе. Маленькие людишки. Конечно, они делали "большие дела", но эти "большие дела" свидетельствовали о разложении и полном маразме их. Так индивидуальный террор разделил судьбу партии.
     Азефиада нанесла этой тактике смертельную рану, но не добила эс-эровский террор. Обстановка "актов" - убийство Володарского и покушение на Ленина, - разоблачение Семенова, его решительный разрыв с эс-эрами наносит эс-эровскому террору последний удар. Террор разделил участь всей партии. Подумайте об этой атмосфере, когда члены Ц. К. обманом подталкивают своих ближайших и виднейших работников-боевиков, когда боевики уже знают, что их обманывают и требуют у своего центра гарантий. Где мы? В революционной партии, или в среде жуликов, трусов, маленьких иезуитов и больших лгунов?
     Эс-эры брали деньги и организовывали свои акты на средства Антанты. Это тоже устанавливает Семенов. Вот что он пишет в связи с "охотой" на т. Троцкого:
     "Военная организация брала деньги на работу, с ведома Центрального Комитета П. С.-Р., от французской миссии (через датскую миссию). Мне было известно от Ильи Минора, что он по поручению Донского бывал в Датской миссии для получения денег от французской миссии. У Донского и Тимофеева бывали деловые свидания с представителем французской военной миссии. Свидания происходили в квартире, где жила Каплан. У военной организации была специальная подрывная группа, целью которой был подрыв поездов, которыми производился подвоз из Москвы на фронт снарядов, амуниции, воинских частей. По словам Донского и двух активных работников этой группы, группа произвела крушение нескольких поездов и взорвала несколько маленьких мостиков по ж.-д. линии, при чем, как я узнал, после, однажды было произведено по ошибке крушение санитарного поезда. В подрывной группе было пять - шесть человек. Был химик, который приготовлял нужные снаряды. Часть подрывных материалов - пироксилин, гремучую ртуть, адские машины с часовым механизмом, как говорил мне химик, военная организация получала от французской миссии, через одного француза, работавшего в разведывательном отделе миссии.
     После покушения на Ленина для нас было очевидно, что Ц. К. откажется и от всякого нового акта. Но покушение на Троцкого мы расценивали только как акт военно-стратегического характера и считали, поэтому, возможным произвести это покушение и при условии отказа от него партии. В это время ожидался выезд Троцкого в Казань вместе с вновь назначенным командующим всеми вооруженными силами Республики Вацетисом и некоторыми видными военными работниками. Я решил устроить крушение этого поезда, считая, что это может иметь решающее значение для Восточного фронта. Предполагалось, что поезд пойдет по Казанской ж. д. В ночь выезда поезда группа боевиков во главе с Ивановой и Зубковым отправилась со взрывчатыми веществами на полотно Казанской ж.-д. (недалеко от Томилино) и приготовила все к крушению поезда. Я допускал, что поезд может быть переведен с Казанского вокзала на другую ж.-д. ветку. На этот случай я послал на Казанский вокзал Коноплеву и Королева, которые должны были убить Троцкого; стрелять должна была Коноплева, а в случае ее промаха Королев. Покушение не удалось, так как поезд Троцкого пошел с Нижегородского вокзала".
     Тут все ясно. "Из песни слова не выкинешь".
     Наша статья затянулась. В заключение необходимо, однако, коснуться одного трагического обстоятельства, которое назойливо лезет в голову при ознакомлении с воспоминаниями Семенова.
     Среди этих кровавых шутов и скоморохов, разыгрывавших на политических задворках грязные кровавые водевили, были люди иного склада. Субъективно они были преданы революции, объективно они являлись орудием в руках политических прогоревших вертопрахов, объективно они делали черное дело и совершили ряд тягчайших преступлений. У них была смелость дерзания, максимализм души, неоглядность, а их слово было кровь и железо. Ослепленные "старыми заветами", романтики революции, не понявшие совершающегося на их глазах - они шли и убивали во имя Учредительного Собрания, "верили", что большевики - немецкие агенты и предатели революции и не замечали ни того, что их содержала французская миссия, высшее духовенство, т.-е. черная сотня, ни того, что где-то совсем близко готова показаться тень Людендорфа, а Ц. К. трусливо отрекается от них, обманывает, предает. Тут власть прошлого, гипноз имен и лозунгов, политическая наивность и незрелость, переплетенные с фанатизмом, с жаждой жертвы и большого дела. Мертвецы повелевают.
     Долго сожительство это в наши дни продолжаться не могло. В наши дни все потаенные противоречия вскрываются с неотвратимостью железной. Они искали поддержки у своих вождей, ибо не верили до конца в свое кроваво-нелепое дело. И когда убедились, что там медь звенящая и кимвал бряцающий, часть из них стала искать другого выхода.
     Черновы и Гоцы остались "на прежних позициях", - а вот их гордость, их лучший боевой элемент, по крайней мере часть, кто претворял их решения в жизнь, у кого слово было кровь и железо - они отшатнулись от этих вымороченных политиков. Страшной кровавой ценой, но все-таки нашли дорогу. "Завершение с.-р. движения на Волге, - заканчивает свою исповедь Семенов, - победой реакции с одной стороны, Венгерская и Германская революция - с другой стороны - были для меня огромным толчком к коренной переоценке и характера революции, и основных позиций партии и роли в революции пролетариата и крестьян. Переоценка привела меня к взгляду на революцию как на революцию социалистическую, к признанию ошибочности позиции партии соц.-революционеров, к признанию необходимости диктатуры пролетариата".
     Знаменье нашей эпохи, целый символ, показатель обаянья правды новой, когда в хаосе, в бурных полных трагизма сдвигах, в великом смятении душ, в чудовищных недоразумениях и ошибках, в нелепостях и срывах, в огне и крови - создается завет новый.
     По последним сведениям, Семенову предложено добровольно явиться на суд.