H. Харджиев
О ТОМ, КАК ПУШКИН ВСТРЕТИЛСЯ С ЭДГАРОМ ПО
Несколько слов о неосуществленных замыслах Тынянова-прозаика. В начале
30-х годов их было много. С присущим ему острейшим чутьем документа Тынянов
накапливал материал одновременно для нескольких произведений. Не исключена
возможность, что к некоторым из неосуществленных замыслов он вернулся бы по
завершении многолетней работы над романом о Пушкине. Впрочем, в ряде случаев
намеченные темы и предварительные планы вытеснялись новыми замыслами,
которые и были доведены до полного осуществления. Иногда Тынянов отбрасывал
сюжеты, частично уже разработанные. Мне известен и случай, когда отказ от
рабочего плана был вызван неожиданным обстоятельством. Я имею в виду замысел
повести о Туссэн-Лувертюре (1743--1802) -- первом президенте негритянской
республики Гаити, закончившем свою героическую жизнь во французской тюрьме.
Этот замысел был "похищен" А. Виноградовым, известным в свое время
скорописцем компилятивных исторических повестей. Неряшливо им оформленную
биографию Туссэн-Лувертюра ("Черный консул") предполагал экранизировать
Эйзенштейн.
3 февраля 1932 г. Тынянов мне писал: "...Я живу один, размышляю; работа
моя не волк, в лес не убежит. Приезжайте. О Кальостре привезите эту книгу
Ламета, очень буду Вам благодарен. Еще захватите с собою томок Вивлиофики --
о колоколах..."
В письме Тынянова есть одна неточность. Речь идет о книге не какого-то
Ламота, а известной аферистки Жанны де ла Мотт, героини скандальнейшего
судебного процесса 1786 г. ("Ожерелье королевы Марии-Антуанетты"). Вместе с
графиней де ла Мотт был арестован и граф Калиостро. Об их взаимоотношениях
несколько шаржированно повествуется в "Новом Плутархе" Михаила Кузмина --
"Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро" (1916). Привожу заглавие
редкого издания, приобретенного мною в букинистической лавке и подаренного
Тынянову: "Возражение со стороны графини де Валуа ла Мотт на оправдание
графа де Калиостро" (СПб., 1786, перевод с французского).
Интерес Тынянова к Калиостро связан с рабочей схемой ненаписанного
романа о графе Павле Строганове, "русском якобинце" и возлюбленном Теруань
де Мерикур. Этому замыслу предшествовала работа над либретто пьесы
"Овернский мул, или Золотой напиток" (1930), главные герои которого Жильбер
Ромм (член Конвента) и его юный воспитанник Павел Строганов (член
Якобинского клуба). В либретто Тынянова Ромм встречается с Калиостро дважды:
в Петербурге и в революционном Париже. О петербургских встречах Калиостро с
отцом Павла Строганова сохранились документальные сведения. Строганова и
других русских сановников знаменитый шарлатан заинтересовал "искусством
делать золото". Вторая встреча -- вымышленная (в то время Калиостро
находился не в Париже, а в Риме).
Упоминаемый в письме Тынянова материал о колоколах (в "Древней
российской Вивлиофике" Новикова) имеет прямое отношение к повести "Обезьяна
и колокол".
Вступительную главу этой повести Тынянов мне читал. "Тугая" фактура
повествования сближает его с интонационной (жестикуляционной) манерой
"Восковой персоны", являющейся, на мой взгляд, одним из самых блестящих
достижений Тынянова-прозаика. Но работа над повестью "Обезьяна и колокол"
внезапно затормозилась и уже не возобновлялась. Кроме вступительной главы в
архиве Тынянова сохранился ранее написанный "краткий план" одноименного
киносценария.
В сборнике "Юрий Тынянов -- писатель и ученый" (1966) опубликован
авторский перечень изданных и неосуществленных произведений, датированный 5
июня 1932 г. Некоторые заглавия совершенно загадочны, так как лишены какого
бы то пи было комментария. Например, No 9 -- "Евдор".
"Евдор" -- П. Катенин. Это имя героя стихотворения Катенина "Элегия",
автобиографичность которого вскрыта Тыняновым в его замечательном
исследовании "Архаисты и Пушкин".
В самом начале 1931 г. Тынянов беседовал со мной о Катенине. Между
прочим я сказал:
-- Вот и третья часть трилогии об архаистах-новаторах: Кюхельбекер,
Грибоедов, Катенин...
Тынянов усмехнулся:
-- Евдор?!
Замыслом романа об Евдоре Тынянов был увлечен. Он вспомнил А. Ф.
Писемского, его роман "Люди сороковых годов", один из персонажей которого
Коптин "списан" с Катенина. Этому произведению Писемского Тынянов дал весьма
положительную оценку и прочел мне два-три отрывка о Коптине-Катенине.
Среди бумаг моего покойного друга Т. С. Грина сохранилась копия
шуточного стихового письма, посланного мною Тынянову 11 марта 1931 года:
Я вопрошаю из-за гор, Как поживает Ваш Евдор, Карикатура на котурнах
Среди людей литературных, Когда ж сей нелюбимец славы, Сей монстр ужасный и
трехглавый (Тынянов, Шкловский, Мандельштам) Три языка покажет нам.
Сложный противоречивый характер Евдора Тынянов хотел воссоздать
мозаичным способом, соединив отдельные черты О. Мандельштама, В. Шкловского
и свои собственные. Однако сделать Катенина (малопривлекательного как
личность) главным героем романа он все-таки не решился. В отличие от
Кюхельбекера и Грибоедова, у Катенина была "глухая" судьба.
Вместо отброшенного ("в запас") "Евдора" -- новый замысел: роман о
Пушкине. Но и здесь у Тынянова возникло немало сомнений. Ему казалось, что
работа над психологическим романом о великом поэте обречена на неудачу.
Поэтому оп решил писать хронику "Пушкины", историю рода, исключив из нее
именно Л. С. Пушкина. Помню, Тынянов сказал:
-- Глава о нем будет самая короткая. В рамке: А. С. Пушкин и две даты
-- рождения и смерти.
Потом план романа-хроники получил другое заглавие -- "Ганнибалы".
Тынянов написал единственную (вступительную) главу, после чего вернулся к
своей "вечной" теме: времени нужен был его роман о Пушкине. Комментатор
тыняновского перечня заглавий, Н. Степанов считал тему "Ганнибалы" (No 5)
"подступом" к роману о Пушкине (No 6). Мнение это ошибочно: в авторском
перечне даны заглавия отдельных произведений. Есть еще одна запись Тынянова,
оставшаяся необъясненной комментаторами его текстов. Эта лаконичная запись
повторяется в нескольких блокнотах: "Эдгар По в Петербурге".
Как известно, легенда о поездке Эдгара По в Россию создана им самим,
любившим подобные мистификации. Мнимое посещение Эдгаром По столицы
Российской империи позволяло вводить в его биографию чрезвычайно эффектный
эпизод: ночной дозор задерживает на Невском проспекте пьяного "дебошана", и
только заступничество американского консула избавляет его от тюремного
заключения. Эта легенда имела особый успех у русских поэтов-символистов,
страстных почитателей и пропагандистов творчества Эдгара По, которого они
считали одним из своих предшественников.
Переводчик пятитомного собрания его сочинений К. Бальмонт писал:
"...Если легенда, которую можно назвать "Эдгар По на Невском проспекте",
есть только легенда, как радостно для нас, его любящих, что эта легенда
существует" 1.
Последним и самым упрямым адептом "петербургского казуса" в биографии
По был поэт Владимир Пяст, которого называли "последним символистом". С
какой-то сомнамбулической завороженностью он пытался подвести под легенду
такой непрочный фундамент, как сожженный во время свержения самодержавия
полицейский архив 2. По сообщению В. Пяста, ему "удалось
впоследствии узнать" (?), что в уничтоженном полицейском архиве находился
документ "сказочной ценности... подтверждающий истинность того, что стало
считаться с XX века легендой, -- запись о задержании на улице в начале 30-х
годов (!) 3 американского гражданина Эдгара Аллана По".
1 Собр. соч. Эдгара По. М., 1912, т. V, с. 28.
2 В. Пяст. Встречи. М., 1929, с. 286.
3 По сообщению самого По, он был в Петербурге в 1829 г.
Мемуарную книгу В. Пяста "Встречи" Тынянов читал. Более того, ею и была
навеяна тема ненаписанного рассказа "Эдгар По в Петербурге". Но в трактовке
Тынянова образ Эдгара По совершенно утрачивал романтический ореол, а сюжет
приобретал необычайную остроту и актуальность.
Привожу устный рассказ Тынянова в кратком пересказе "по памяти".
В ночную "ресторацию" на Невском приходит Пушкин. За соседним столиком
сидит большелобый юноша со странным взглядом, сверкающим и мглистым. Юноша
пьет водку, бормочет английские стихи. У Пушкина возникает непреодолимое
желание протянуть ему руку. Но юноша смотрит на незнакомца почти
презрительно и произносит сквозь зубы:
-- У вас негритянская синева под ногтями... 1
1 Эта финальная реплика свидетельствует о прямой зависимости
сюжета ненаписанного рассказа Тынянова от очерка Маяковского "Мое открытие
Америки" (1926). Ср.: "Ведь Пушкина не пустили бы ни в одну порядочную
гостиницу в Нью-Йорке. Ведь у Пушкина курчавые волосы и негритянская синева
под ногтями".
Таков финал "жестокого рассказа" о воображаемой встрече тридцатилетнего
Пушкина с двадцатилетним Эдгаром По.
Как-то Тынянов беседовал со мной о малой форме, о новелле, о высоко им
ценимых новеллах Эдгара По. И в качестве совершеннейшего образца прочел
"Бочку Амонтильядо". Тынянов любил читать вслух вещи, которые ему нравились.
Кончив чтение, он сказал:
-- Новеллы остаются, романы исчезают...
|