Быть может
Увяла роза, сбросив лепестки
на скатерть. Соберу их осторожно
и на ладони трепетной руки
тебе преподнесу. Теперь, возможно,
вдыхая нежный, робкий аромат,
ты вспомнишь первых встреч очарованье —
то было много-много лет назад,
когда с букетом шел ты на свиданье.
Мне эту розу подарил не ты,
и слишком быстро лепестки опали, —
как наших встреч забытые мечты,
которые вернуть смогу едва ли,
но пробую. Вдыхая аромат,
я от тебя жду ласки и ответа.
Жду год за годом — много лет подряд.
Но ты спокоен. Грустная примета.
Муха
Муха кокетливо лапкой о лапку
Что-то налипшее нервно счищает.
Муха ползет по лежащему тапку,
Старую тряпку на вкус изучая.
Муха балетно изогнутой ножкой
Дрыгнуть успела прощальным движеньем.
Что ж вы зевали, схватившись за ложку,
В долгом, умильном о-це-пе-не-нье?
НА ЗАЛИВЕ
Движение песка стало ощутимым — таким занудным, таким занятным. До головной
боли, до изнеможения он пытался понять, почувствовать себя частичкой этого
песка — не мог! В "Именник" вкралась ошибка. И он должен исправить
ее. Должен!
Солнце, едва-едва поднявшись над горизонтом, будто примеряясь, важно,
степенно проделывало свой путь вверх. Не раскалываясь бликами, не насаживая
никого на стержни лучей, солнце являло себя миру, напоминая о том, что
оно — Ярило! Божество, одолеть которое не дано никому.
Придурок, не зачарованный, не ослепленный, но задумчивый и печальный,
как Христос с картины Крамского, сидел, подобрав под себя ноги, в позе
"лотоса" и отсчитывал мгновения: "Три...Четыре...Пять..."
При слове "тринадцать" Придурок вздрогнул: что ни говори, а
число все-таки мистическое. Напряженно, противно вскрикнула чайка, невесть
откуда взявшаяся. Не меняя позы, он, скосив глаза на чайку, прогуливающуюся
по берегу, неожиданно чихнул. Наверное, все-таки утренняя прохлада — не
его время. Пусть на нем и куртка, и вязаная шапочка-"петушок",
и кроссовки, и теплый шарф. Он никогда не был спортсменом и сегодня, изображая
"лотос", устал, как грузчик, отработавший смену. Наверное, как
грузчик, - этот труд казался тринадцатилетнему подростку наиболее физически
тяжелым. Рывком Придурок выдернул из-под себя ногу, другую, — сидеть на
песке, еще не нагретом солнечными лучами, удовольствие небольшое. Но он
сидел. Сидел, продолжая счет: "...сто двадцать один, сто двадцать
два, сто двадцать три..." Хотелось схитрить, прикинуться, пропустив
пяток-другой цифр, чтобы было быстрее, чтобы черта приблизилась и через
нее можно было прыгнуть — как с обрыва! Как в омут. Обломок доски, на
котором Придурок сидел, впечатался в морской песок, и если его приподнять,
то можно увидеть игрушечную могилку, рассчитанную — на кого? Доска — не
доска: планка от овощного ящика (вот почему вдруг подумалось о грузчике!).
Могилка для ...
Солнце, не увеличиваясь в размере, как бы подкатывалось, наплывало,
усмехаясь. Блики играли на воде просыпающегося залива, и чаек, омерзительно
кричащих, становилось все больше и больше. Придурок не хотел видеть силуэт
города слева от себя, старался не замечать движения "коробка"
теплохода прямо перед собой — он был один! Один "на" и один
"в". Просто один. Как тот самый Христос в пустыне, который не
обрел еще учеников. Кстати, имя Петр имеет значение "камень",
"скала", — вот кому были доверены ключи от рая! А Павел... Павлу
досталось хождение по мукам и право доказать. Доказать!
Солнце начинало припекать. Придурок встал, снял с головы "петушок"
и, осторожно перебираясь с камня на камень, пошел по направлению к теплоходу.
Море было спокойным — ленивым, и волны не мешали движению вперед. Вперед
— вверх, к Солнцу, как подразумевалось логически. Издалека, с дороги,
упиравшейся в песчаное полотно пляжа, могло показаться, что он (человек!)
идет по воде. Идет, покидая землю, и солнце — Бог подкатит к нему колесницу.
И возьмет его с собой — в далекую заоблачную страну.
Камни, от берега лежавшие пунктирной дорожкой, неожиданно закончились,
и те, на которые он должен был ступать, продолжали свой путь к солнцу,
шарахнувшись в стороны, как стадо перепуганных баранов. Они были тут,
рядом — недоступные и ехидные, нарочно горбатые или острые. А может, просто
глупые? Солнечный диск накалялся, менял цвет и, словно огонь очага, завораживал,
очаровывая. Человек — чудак, прозванный одноклассниками Придурком, та-
ковым на самом деле не был. Он был Мечтателем! Аргонавтом! Викингом и
Пришельцем. Он был. Был!!! Он любил игру — случай помогал ему в этом.
И имена, которыми можно было жонглировать, как мячиком. Имена высвечивались,
терялись. Звучали. Они были осязаемыми — живыми.
Икар над разбросанными камнями дорожки взлетел бы теперь в небо. Человек—амфибия
медленно и спокойно нырнул бы теперьпод воду, брызгами отсалютовав своей
стихии. Придурок стоял обеими ногами на "подушке" камня и оглядывался
в поисках выхода. Он понимал, что уже пришел "к", что его путь
— путь из лабиринта жизни заканчивается тут, где последняя земная опора
(камень) пасует перед стихийной силой воды.
Ничто не предвещало шторм. Осторожно повернуться и пройти путь назад,
на сушу — довольно простое упражнение. Сюда, в море, Придурок шел, весело
насвистывая,— ему подмигивало Солнце! Идти обратно — значит повернуться
к нему спиной. Понравится ли это Божеству? Не рассердится ли Ярило? Интересно,
когда Иисус шел по воде, солнце было у него за спиной? Нечего удивляться,
что человек—бог погиб, распятый: Ярило отомстил отвернувшемуся! "Я
— не Иисус! не Иисус!" — как заклинание повторял и повторял Придурок,
старательно сохраняя равновесие. Он все еще держал в левой руке вязаную
шапку-"петушок", а правой...Пальцы правой руки сжимались и разжимались
в нетерпении — это механическое движение означало в человеческом существе
знак вопроса: "Что делать?"
"П - а - а -шка - а - а - а!" — послышалось издалека. Хорошо,
если бы это был окрик с теплохода, но кричали сзади, с берега. "П
- а - а - аш - ка - а - а!" послышалось вновь, и этот скуляще-извиняющийся
окрик решил все: кричала Она. Принцесса. Та, о которой он думал во сне
и наяву. Которую любил первой, еще младенческой любовью. Она — загадочная,
таинственная, волнующая девушка — русалка с добрыми зелеными глазами.
Пашка знал, что Валюшку дразнили "Рыжей", отчего она плакала
втихомолку, не желая к этому привыкать. Пашка знал, что родители у Валюшки
— пьяницы и дом, как говорится, держится на ней. Учится Валюшка средне,
на танцы не бегает, но зато какая ловкая, быстрая она в туристических
походах и на школьном уроке физкультуры. Август. Скоро — первое сентября.
Они пойдут в школу. "Они? — подумалось вдруг. — Они. А я?" Пашка
осторожно повернулся, стараясь не поскользнуться, присел на корточки и,
зачерпнув в шапку воды, выпрямился. Поглядел на берег. Где-то вдалеке,
прижав ладони к лицу, стояла хрупкая девичья фигурка в ярко-оранжевой
курточке. "Ва - люш - ка..." — ласково протянул Пашка, почесывая
левый глаз ("левый глаз — к счастью!" — усмехнулся кавалер).
Он все еще стоял на последнем камне "дорожки", позабыв и про
солнце — Ярило, и про Иисуса Назарянина, и про себя тоже. Его Солнце,
его Радость, его Звезда была там — на берегу, испуганная, обрадованная.
Родная-преродная. Единственная, какая бывает только в сказке. "Ва
- люш - ка..." — растягивая губы улыбкой, повторил Пашка и, перепрыгивая
с камня на камень, метнулся назад, к далекому милому берегу. В момент,
когда до берега оставалось камней десять—двенадцать, шапка, сочившаяся
водой, выскользнула из руки счастливого паренька и, шлепнувшись на очередной
камень, упала в воду.
На этом-то камне Пашка и поскользнулся — обеими ногами сразу! Он не просто
съехал, шлепнулся, а со всего маху опрокинулся на спину, больно стукнувшись
головой, спиной, локтями. Едва не захлебнувшись, он, наверное, даже потерял
сознание на какие-то секунды, но, очнувшись, увидел над собой две протянутые
ему навстречу ладошки с растопыренными пальцами:
— Вставай! Вставай же, Паша! Тут мелко! Пойдем, а то замерзнешь!
Валюшка, стоя по колени в воде, пробовала поднять Пашку, но он, оглушенный,
грузным мешком вновь и вновь сползал, запрокидывая голову. Залив в этом
месте действительно не был глубоким, и они барахтались в воде, как бы
играя. Беда была в том, что Пашка застрял между двумя камнями, и нога
у него, кажется, подвернулась. Перепуганная, но деятельная Валюшка со
слезами (или брызгами) на глазах суетилась над Пашкой, а он, как бревно
— плавун, упорно не желал вылезать из воды.
— Вставай! Вставай же, придурок! — по-женски рассердившись на свое бессилие,
выдохнула Валя.
Как ошпаренный, вмиг поднялся из воды Пашка, бешено сверкая глазами:
— Что ты сказала? Что? Повтори!
— Паша! С тобой ничего не случилось? Ничего? — отшатнулась сердобольная
Валюшка и, усталая, села на ближний камень.
— Ничего, дура! — огрызнулся Павел и, оттолкнув ее руки, все еще цеплявшиеся
за рукав его куртки, громко шлепая по воде, пошел между камней к берегу.
— Паша! Ты шапку забыл, — жалобным бабьим голосом проскулила девчонка.
Он обернулся: рыжие растрепанные кудряшки волос огненным кольцом окружали
ее лицо, усыпанное "конопушками". Тайком он пробовал когда-то
(еще в детском саду) сосчитать эти "конопушки", но это ему до
сих пор не удалось. Она, спасительница, стояла в двух шагах от него, и
это расстояние можно было преодолеть в считанные минуты. Валя протягивала
ему мокрую, жалкую вязаную тряпку — его "петушок" с болтающимся,
как крысиный хвост, оборванным
шнурком кисточки. Не глядя ей в глаза, Придурок вырвал из рук одноклассницы
шапку, стряхнул брызги в сторону Валентины, сунул шапку в карман куртки
и зашагал к берегу. Один. Он шел, высоко поднимая ноги и опуская каждую
из них так, будто давил подошвами кроссовок мерзких гуляющих улиток. По
мокрому песку пляжа в мокрых кроссовках Придурок шел медленно и тяжело,
проваливаясь и чертыхаясь, как бурлак. "Ха — бурлак! Я это здорово
придумал. Как у Репина", — ухмыльнулся подросток, сам себе поднимая
настроение. Пошатываясь, словно пьяный, на ходу он размотал с шеи длинный
шарф и, отбросив мокрые концы назад, согнулся, изображая тянущего лямку
раба. "Репино...Комарове...Солнечное..." — шептали губы, обветренные
и соленые. Слезы ли, брызги ли покрывали лицо — не обращая внимания ни
на что, он все шел и шел. Он уходил от моря, повернувшись спиной к Божеству,
позабыв о при-
чине утреннего происшествия. Давно уже закончилась песчаная полоса пляжа,
которую он пересекал поперек, и на асфальтовой дороге его чавкающие "опесоченные"
кроссовки выглядели чудовищными звериными лапами, оставляющими за собой
странные следы. Мальчишка шел и шел, шел и шел, насвистывая мелодию песен,
видимо, Соловья-разбойника. На развилке дорог Соловей-разбойник остановился,
пронзительно свистнул, засунув два пальца в рот, размотал с шеи шарф и,
используя его как скакалку, грузными прыжками дрессированного медведя
двинулся по направлению к строениям видневшегося невдалеке поселка. Черная
лента "скакалки", безразлично прокручиваясь, отмеряла дорогу
к дому.
Данные литературные произведения перенесены
в электронную форму из сборника «Творение»
(сборник стихов, рассказов и фантастических новелл, написанных участниками
литературной студии «Меридиан»), который посвящен двухсотлетию города
Гатчины.
© на произведения
принадлежат авторам данных произведений.
© на сборник «Творение»:
© Михаил Кононов, составление,
1996.
® CORVUS, Издательский Дом
«Корвус», Санкт-Петербург, 1996.
Также Литературная редакция: Елена Анфимова, Алена Тришина.
Авторы сборника выражают благодарность Комитету по культуре и
Администрации города Гатчины за доброе содействие в издании этой книги.
В работе над книгой принимали участие Дом культуры города Гатчины,
Центральная библиотека имени А.И. Куприна (г. Гатчина), Литературная
студия «Меридиан».
|