 |
|
Рассказывают, что Исхак, сын Ибрахима Мосульского, говорил: "Случи-
лось так, что мне наскучило постоянно быть во дворце халифа и служить
там, и я сел верхом и выехал утром, и решил объехать пустыню и прогу-
ляться, и сказал моим слугам: "Когда придет посланный от халифа или кто
другой, скажите ему, что я с утра выехал по одному важному делу и что вы
не знаете, куда я уехал".
И потом я отправился один и объехал город, а день был жарким, и я ос-
тановился на улице, называемой аль-Харам..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста восьмая ночь
Когда же настала четыреста восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что Исхак, сын Ибрахима Мосульского, говорил:
"И когда день стал жарким, я остановился на улице, называемой аль-Ха-
рам, чтобы поискать тени от солнечного зноя, а у дома было широкое кры-
ло, выступавшее на дорогу. И не прошло много времени, как подошел черный
евнух, который вел осла, и я увидел на нем девушку, ехавшую верхом, и
под нею был платок, окаймленный жемчужинами, и одета она была в роскош-
ные одежды, дальше которых нет цели. И я увидел у девушки прекрасный
стан, и томный взор, и изящные черты и спросил про нее кого-то из прохо-
жих, и мне сказали, что это певица. И любовь привязалась к моему сердцу,
когда я посмотрел на нее, и я не мог усидеть на спине моего животного. И
затем девушка въехала во двор дома, у ворот которого я стоял, и я при-
нялся размышлять о хитрости, которая привела бы меня к ней. И пока я
стоял, вдруг приблизились два человека - прекрасные юноши, и попросили
разрешения войти, и хозяин дома им позволил, и они спешились, и я тоже
спешился и вошел вместе с ними, и юноши подумали, что хозяин дома меня
позвал. И мы просидели некоторое время, и нам принесли кушанье, и мы по-
ели, а затем перед нами поставили вино. После этого вышла невольница с
лютнею в руках и запела, а мы стали пить. И я поднялся, чтобы удовлетво-
рить нужду, и хозяин дома спросил про меня тех двух людей, и они сказали
ему, что они меня не знают, и тогда хозяин дома воскликнул: "Это блюдо-
лиз, но он приятен видом! Обходитесь с ним хорошо!"
И потом я пришел и сел на свое место, и невольница запела нежную пес-
ню и произнесла такие два стиха:
"Скажи газели, которая не газель совсем,
И теленочку насурмленному - не теленок он!
Кто с мужчиной любит один лежать, тот не женщина,
Кто, как дева, ходит, поистине не мужчина тот".
И она исполнила это прекрасным образом, и присутствующие выпили, и
пение им понравилось. И затем девушка спела несколько песен с диковинны-
ми напевами, и пропела, между прочим, песню, сложенную мной, и она про-
изнесла такие два стиха:
"Разоренная ставка -
Ее бросил любимый:
Одинока она без них,
Опустела, исчезла".
И вторую песню она исполнила лучше, чем первую. И потом она спела еще
несколько песен на диковинные напевы из старых и новых, и среди них была
песня, сложенная мною с такими стихами:
"Тем скажи, кто ушел, браня,
И далек, сторонясь тебя:
"Ты добился того, чего
Ты добился, хоть ты шутил!"
И я попросил ее повторить эту песню, чтобы исправить ее, и ко мне по-
дошел один из тех двух людей и сказал: "Мы не видели блюдолиза более
бесстыдного, чем ты. Ты не довольствуешься тем, что приходишь незваный,
ты еще пристаешь с просьбами! Оправдывается поговорка: "Он блюдолиз и
пристает с просьбами".
И я потупился от стыда и не отвечал ему, и его товарищ стал удержи-
вать его, но он не отставал от меня. А потом все встали на молитву, и я
отступил немного и, взяв лютню, подвинтил колки и хорошо настроил ее, и
вернулся на свое место и помолился с ними. А когда мы кончили молиться,
тот человек вернулся ко мне с укорами и упреками и упорно задирал меня,
а я молчал. И невольница взяла лютню и стала ее настраивать, и что-то
показалось ей подозрительным. "Кто настроил мою лютню?" - спросила она.
И ей сказали: "Никто из нас не настраивал ее". И она воскликнула: "Нет,
клянусь Аллахом, ее настроил человек искусный, выдающийся в этом деле,
так как он поправил струны и настроил ее, как настраивает знающий свое
искусство". - "Это я настроил ее", - сказал я невольнице. И она молвила:
"Заклинаю тебя Аллахом, возьми ее и сыграй что-нибудь!"
И я взял лютню и сыграл на ней диковинную и трудную песню, едва не
умерщвлявшую живых и оживлявшую мертвых, и произнес под лютню такие сти-
хи:
"Было сердце у меня, и с ним жил я,
По сожгли его огнем и сгорело,
Не досталась ее страсть мне на долю -
Достается ведь рабам лишь их доля.
Если то, что я вкусил, - яства страсти,
Несомненно, всяк вкусил их, кто любит..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста девятая ночь
Когда же настала четыреста девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что, когда Исхак, сын Ибрахима, мосулец, окончил свои
стихи, среди собравшихся не осталось никого, кто бы не вскочил со своего
места. "И они сели передо мной и сказали: "Заклинаем тебя Аллахом, гос-
подин наш, спой нам еще одну песню". А я отвечал им: "С любовью и удо-
вольствием!" И затем я сыграл как следует и произнес такие стихи:
"О, кто же поможет сердцу, тающему в беде?
Печали со всех сторон верблюдов к нему ведут.
Запрета пускающим стрелу в глубь души моей
Вся кровь, им пролитая меж сердцем и ребрами.
В разлуки день ясно стадо мне, что сближенье с ним,
Когда он далек - лишь мысль, обманчиво-ложная.
Он пролил кровь, но ее не пролил бы без любви,
И будет ли за ту кровь взыскатель и мститель мне?"
И когда он окончил свои стихи, среди собравшихся не осталось никого,
кто бы не поднялся на ноги и не бросился бы потом на землю от сильного
восторга, овладевшего им.
И я кинул лютню из рук, но люди сказали мае: "Ради Аллаха, не делай
этого, дай нам услышать еще одну песню, да прибавит тебе Аллах своей ми-
лости!" А я молвил: "О люди, что я буду прибавлять вам еще песню, и еще,
и еще! Но я осведомлю вас о том, кто я. Я Исхак, сын Ибрахима, мосулец.
Я надменен с халифом, когда он меня требует, а вы заставили меня в се-
годняшний день выслушать грубости, которых я не люблю. Клянусь Аллахом,
я не произнесу ни звука и не буду сидеть с вами, пока вы не выведете от-
сюда этого буяна!" - "От этого я тебя предостерегал, и этого для тебя
боялся!" - сказал тогда товарищ этого человека, и потом его взяли за ру-
ку и вывели, а я взял лютню и спел им со всем искусством те песни, кото-
рые пела невольница. А после того я потихоньку сказал хозяину дома, что
эта невольница запала мне в сердце и я не могу быть без нее. "Она твоя,
но с условием", - отвечал хозяин. "А каково оно?" - спросил я. И хозяин
молвил: "Чтобы ты пробыл у меня месяц, и тогда невольница и то, что ей
принадлежит из одежд и украшений, - твои". - "Хорошо, я это сделаю", -
отвечал я. И целый месяц я пробыл у него, и никто не знал, где я, и ха-
лиф искал меня во всех местах и не имел обо мне вестей. А когда месяц
кончился, хозяин дома вручил мне невольницу и дорогие вещи, которые ей
принадлежали, и дал мне еще евнуха, и я пришел с этим в мое жилище, и
мне казалось, будто я владею всем миром, так сильно я радовался не-
вольнице.
И потом я тотчас же поехал к аль-Мамуну, и, когда я явился к нему, он
воскликнул: "Горе тебе, о Исхак, и где это ты был?" И я рассказал ему
свою историю. И аль-Мамун воскликнул: "Ко мне этого человека, сейчас
же!" И я указал его дом, и халиф послал за ним, и, когда этот человек
явился, он спросил его, как было дело. И он рассказал все, и тогда халиф
воскликнул: "Ты человек благородный, и правильно будет, чтобы тебе была
оказана при твоем благородстве помощь".
И он велел дать ему сто тысяч дирхемов, а мне сказал: "О Исхак, при-
веди невольницу!" И я привел ее, и она стала петь халифу и взволновала
его, и его охватила из-за нее великая радость.
"Я назначаю ее очередь на каждый четверг, - сказал он. - Пусть она
приходит и поет из-за занавесей".
И халиф приказал выдать ей пятьдесят тысяч дирхемов, и, клянусь Алла-
хом, я много нажил в эту поездку и дал нажить другим".
|
