Монахов Владимир

Предтечи семидесятников

Политическая история моей страны за семь последних десятилетий была насыщена событиями как никакая другая. Хоть этим мы, русские, можем гордиться, если уж не социальными достижениями. А при такой политической истории логично иметь так же не скучную историю живописи, в частности. Особую страницу здесь занимают 1973—74 годы. Тогда состоялись первые выставки "нонконформистов". Так называли художников, не согласных с официальной идеологией. Ниже мы еще к ним вернемся. Но до этих крупных смотров было немало квартирных смотрин, функционировавших, как правило, несколько дней, а затем благополучно прикрываемых КГБ. Часто без особых скандалов и жертв. Тогда же, точнее в январе 1971 года, состоялась выставка, не замеченная ленинградцами, но повлекшая за собой немало неприятностей и отнюдь не для одного человека. Галина В., студентка филфака ЛГУ, предложила мне и моему близкому тогда другу (а ныне небезызвестному художнику почти во всех престижных музеях мира) Андрею Геннадиеву, устроить выставку в ее родном Ельце. Город старинный. С ним связаны судьбы многих известных деятелей русской культуры. Мы согласились. Наши фамилии хорошо звучали в одном ряду, например, с Буниным. В контейнерах отправили в путь свои сокровища. Нам предоставили хороший зал в Доме Культуры железнодорожников. Задрапировали, развесили, обмыли и уехали обратно в Ленинград. Вскоре приезжает Галина с печальным сообщением — выставку через три дня закрыли. Картины арестованы, дела директора и зам. директора разбирает комиссия местного горкома партии. Мы с Андреем в недоумении. Что ж такого мы выставили? Да, у Андрея живопись совсем не похожа на соцреализм, но это же условно-декоративный язык. Наверное, его грех был в том, что он, как говорится, отражал мир несколько деформированным, т.е. "непохожим". А в моих-то работах что такого? Пейзажи, натюрморты, тоже с чуть кривоватыми предметами. Ну, еще триптих "Се человек", в третьей части которого присутствует крест с распятием. Эка невидаль! В общем, не понимаем.

Следующей зимой мы сделали еще одну попытку вызволить свои работы. К нашему удивлению, в этот раз к нам отнеслись лояльнее. Когда спустились в подвал горкома, где содержались арестованные картины, то увидели зрелище, достойное 1945 года, истории о спасении живописи Дрезденской галереи из сырых штолен. Картины стояли и лежали навалом. Углы ломаной мебели торчали сквозь холсты. Сырость разъедала грунты, краски растекались, а кое-где и осыпались. Берите. Это теперь никому не страшно. Мы уже знали, что директора ДК исключили из партии, а зам. директора, мало того, уволили с работы. Что ж, спасибо за эти дрова. Нам намекнули, что будет лучше, если мы больше не покажемся в их городе.

Ну и ладно, зато мы испытали в чистом виде чувство бессилия. Проглотив унижение, я и Андрей отправились дальше достигать манящие вершины известности, но, правда, уже разными путями.

Я видел...

В июле меня с семьей пригласил погостить в Высоцк, что под Выборгом, директор местной художественной школы Леонид Бондарик. Большой энтузиаст детского художественного образования, Леонид организовал творческую дачу для школьников на берегу одной из шхер. Яхта, море, скалистые берега, сосны — романтика. А сколько черники, грибов — ух! А рыба! Тоже много. Но все эти дары не для меня. Это моя жена с сыном охают да ахают. Я же пытался в
этюдах повторить красоту мало знакомых мне мест. Вечернее море вроде получилось. Теперь надо написать его утром.

Проснулся рано. Когда я вышел утром, у меня возникло ощущение, будто прикоснулся к теплому телу Природы. Осторожно ступая, пошел вдоль каменного берега в поисках места. Вот здесь хорошо. Положил этюдник. Подойдя к самой воде, стал всматриваться в море. И чем больше смотрел, тем больше я растворялся в увиденном. Я чувствовал, что я есть и меня, телесного меня, нет. Передо мной была картина завораживающая, при всей ее кажущейся простоте.

Море, узкая полоска дальнего берега и небо. Но какое это было небо! Высокое. Очень высокое. С него исходил ласковый белый свет. Нет, не белый. У неба был легкий, едва уловимый голубоватый румянец, оттенки которого почему-то напомнили мне светлое-светлое детство, когда мама ласково гладила меня, засыпающего.

По небу далеко в сторону уплывала гряда облаков. Видно было, что это громадная гряда. Но на бездонной высочайшей сфере она казалась забытой, совсем легкой, газовой косынкой. Все небо по горизонту было перерезано тонкой длинной полосой дальнего берега. Тоже почти совсем бесцветного. Оттенки его были скрадены небесным всепоглощающим светом. Моря не было. Было продолжение неба почти до самых моих ног. Ни единой волны. Сонные обитатели моря еще не встревожили его поверхности...

Можно ли это сравнить с чем-либо уже виденным мной прекрасным? Однажды в Марухе, на Кавказе, гуляя по горам, я задался целью подняться выше того облака, что застряло впереди на моей тропе. Долго шел в тумане. Когда же наконец я вышел из него, то увиденное меня поразило. Честное слово — дух захватило. Я находился выше линии таяния снегов. Передо мною далеко простиралось изрезанное горными вершинами пространство. Эльбрус виделся совсем рядом со мной — протяни руку. Режущим светом сверкали снега гор. Сами горы были величественны, молчаливы. Но при этом казалось, что они не так грандиозны, как выглядят. На них давило темно-синее равнодушное небо. Даже не небо, а космос.

Кто я здесь, гость непрошенный. Пыль. Красота гатчинских белых ночей. Ее я воспринимаю как красивую, немного пряную своим очарованием женщину. Она моя, и с ней мне уютно. А здесь, на море в раннее утро? Что-то мне все это напоминало. Какие-то неясные ассоциации скользили в душе. Попытался разобраться. Да, да, вспоминаю. Давно-давно, задолго до того, как родился, я уже видел это всепоглощающее сияние. И тогда, давно, я понял, что это прекраснейшее явление есть не что иное, как явление Великого Божественного. Тогда я поверил, что существует и Афродита, и Мадонна, и все светлое, что мы называем Святым Духом. Должен признаться, в эти минуты мои глаза не были совсем сухими...

Постепенно на небе стали уплотняться дневные голубые краски, делая его похожим более на клеенку, чем на бездонную сферу. Тот берег стал проявляться более четко, угадывались тени на деревьях. Вот и первая чайка поднялась над водой, нехотя всхлипнув и разрушив все волшебство тишины. Я стряхнул с себя оцепенение. Вздохнул. Открывать краски уже не хотелось. Чайка — суета, краски тоже суета.

Данные литературные произведения перенесены в электронную форму из сборника «Творение» (сборник стихов, рассказов и фантастических новелл, написанных участниками литературной студии «Меридиан»), который посвящен двухсотлетию города Гатчины.
© на произведения принадлежат авторам данных произведений.
© на сборник «Творение»: © Михаил Кононов, составление, 1996.
® CORVUS, Издательский Дом «Корвус», Санкт-Петербург, 1996.
Также Литературная редакция: Елена Анфимова, Алена Тришина.
Авторы сборника выражают благодарность Комитету по культуре и Администрации города Гатчины за доброе содействие в издании этой книги.
В работе над книгой принимали участие Дом культуры города Гатчины, Центральная библиотека имени А.И. Куприна (г. Гатчина), Литературная студия «Меридиан».