***
Ветер, изранив бока об антенны и крыши,
Воя, скуля, улетает в широкое поле.
Там, где его ни один человек не услышит,
Раны залижет, не прячась, наплачется вволю.
Боль поутихнет. И долго бродя по дорогам,
В травах купаясь, качаясь на ветках еловых,
Ветер забудет про город и в небе высоком
Звездам споет много песен полынно-медовых.
Тихо звеня, разольется студеным покоем
Песнь о бестрепетной радости звездного рая.
Месяц-ковчег поплывет с ясным мальчиком Ноем,
Легким сиянием звездные лики лаская.
Ну, а когда одиночество схватит за ворот,
Мягкою лапой на горло надавит привычно,
Ветер, как прежде, спеша, возвращается в город,
Пыль поднимает и в уши свистит неприлично.
***
Храм — в изголовье.
Напротив — кабак.
Руки сгребают палые листья.
Что же ты просишь, пьяный дурак?
Иль не хлебал ты пойла из истин?
Что же ты просишь, небо гневишь?
Ты не имел ли, тебе ль не давалось?
Небо стекает, капает с крыш:
Капля за каплей, за малостью малость.
Что же ты просишь, пьяный дурак?
Эх, разлеглося, эх, распласталось!
Храм — в изголовье.
Напротив — кабак.
С ветреной вечностью время венчалось.
***
Пирожками, кофе с молоком,
Сыростью вокзального сортира
Все пропахло: и луна, и лира.
Все пропахло: и душа, и дом.
Сны мои и колокольный звон,
И тела послушные, и встречи...
Я дышу вокзалом — больше нечем.
Я дышу, бессильный выйти вон!