Мы уходим из дома. И дом, как живой,
Зажигает глазища, премудрой совой
Притворяется, ухает ветром в трубе,
И взлетает, и бьётся в сосновые сети.
Ты не смейся: на крыше остался рубец -
Это падало дерево. Малые дети,
Мы стояли поодаль, где дед нам велел.
И тогда оно дёрнулось, выгнуло спину...
В кинофильме каком-то, увидев расстрел,
Я не мог оторваться, смотрел и смотрел,
Как шеренга деревьев вдруг выгнула спину,
Как шеренга деревьев вдруг выгнула спину.
Мужики тараканами прыснули врозь,
И поплыло тяжелое серое тело.
Я не помню, чего-то им не удалось,
Может, ветер подул, или мышка задела...
Только падало дерево. Грохот и плач.
И в конвульсии воздух стригущие ветви.
И поставивший ногу на пень, как палач,
Тракторист, и рванувшая с воплем из церкви
стая галок. По Волге текли корабли,
Дорожала еда, дешевели рубли,
Приспособили пень под основу стола.
И теперь мы уходим из дома, уходим.
Мама старой соседке ключи отдала
и купила билет на пустой пароходик.
И стекали по стёклам кают города,
И в гранитных застенках металась вода,
Незнакомая, чёрная, с запахом тленья.
Мы оставили дом навсегда. Навсегда
Нас присвоили зданья, постройки, строенья.
Ты не смейся. Я знаю: всё мусор, жнивьё,
Но горчит деревенское детство моё,
Желтизна молока, кислый запах жилья.
Деревенский еврей городского разлива,
Я живу.И двоится порою моя
Тень, ложась на поверхность залива.
1995 г.