|
|
источник статьи: Большая Советская Энциклопедия (БСЭ) |
Ъ Ы Ыгыатта Ыйбён Ыльчи Мундок Ыныкчанский Ыр Ь |
|
— Простите, — сказал он, — тут только что должен был пройти товарищ Плотский-Поцелуев. Он ежедневно здесь гуляет. Вы его не встретили? — А кто он такой, что мы его должны встречать? — грубо спросил Балаганов. Художник растерянно посмотрел по сторонам, сказал «пардон» и устремился дальше. — Плотский-Поцелуев! — ворчал Шурка, который еще не завтракал. — У меня самого была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер, и я не делал из этого шума, не бегал по улицам с криками: «Не видали ли вы часом гражданки Медузы-Горгонер. Она, дескать, здесь прогуливалась». Подумаешь! Плотский-Поцелуев! Не успел Балаганов закончить своей тирады, как прямо на Бендера выскочили два человека с черными мольбертами и ящиками красок. — Товарища Плотского... — сказал один, задыхаясь. — Поцелуева! — добавил другой. — Не видели? — прокричал первый. — Он здесь должен прогуливаться, — объяснил второй. Бендер отстранил Балаганова, который раскрыл было рот для произнесения ругательства, и вежливо сказал: — Товарища Плотского, урожденного Поцелуева, мы не видели, но если указанный товарищ вас действительно интересует, то поспешите. Его уже ищет какой-то трудящийся, по виду художник. Сцепляясь мольбертами и толкая друг друга, художники побежали дальше. А в это время из-за угла вынесся извозчичий экипаж. В нем сидел толстяк, профессию которого было нетрудно угадать. Он придерживал рукою большой стационарный мольберт. В ногах у извозчика лежал ящик с красками. — Алло! — крикнул Остап. — Вы ищете Плотского-Поцелуева? — Совершенно верно, — подтвердил жирный художник, жалобно глядя на Остапа. — Торопитесь! Торопитесь! Торопитесь! — закричал Остап. — Вас обошли уже три художника! А в чем тут дело? Что случилось? Но лошадь, гремя подковами по диким булыжникам, уже унесла четвертого представителя изобразительных искусств. — Какой культурный город! — сказал Остап. — Вы, вероятно, заметили, Балаганов, что из четырех встреченных нами граждан четверо оказались художниками. Когда молочные братья остановились перед москательной лавкой, Балаганов шепнул Остапу: — Вам не стыдно? — Чего? — спросил Остап. — Того, что вы собираетесь платить за краску живыми деньгами? — Ах, вы об этом? — сказал Остап. — Признаюсь, немного стыдно. Глупое положение, конечно. Но что ж делать. Не бежать же в исполком и просить там красок на проведение Дня жаворонка. Они-то дадут, но ведь мы потеряем целый день! Сухие краски в банках, стеклянных цилиндрах, мешках, бочонках и прорванных бумажных пакетах имели заманчивые цирковые цвета и придавали москательной лавке веселый вид. Командор и бортмеханик придирчиво стали выбирать краски. — Черный цвет будет слишком траурно, — говорил Остап. — Зеленый уже не подходит. Это цвет рухнувшей надежды. Лиловый — нет! Пусть в лиловой машине разъезжает начальник угрозыска. Розовый — пошло, голубой — пошло, красный — слишком верноподданно. Придется выкрасить Антилопу в желтый цвет. Немножко ярковато будет, но красиво. — А вы кто будете? Художники? — спросил продавец, левое ухо которого было слегка закрашено киноварью. — Художники, — ответил Бендер. — Так вам не сюда нужно, — сказал продавец, снимая с прилавка картон с образцами красок. — Позвольте! — воскликнул Остап. — А куда же? — Напротив. Приказчик подвел друзей к двери и показал рукой на вывеску. Там была изображена коричневая лошадиная голова, и черными буквами по голубому фону выведено: «Овес и сено». — Все правильно, — сказал Остап, — лошадки кушают овес и сено. Но причем же тут наш брат-художник? Не вижу никакой связи. Подлинная энциклопедия советской жизни 1920-30х гг. - ''12 стульев'' и ''Золотой теленок'' - авторская версия. |